И даже прозвучавшее в рамках этой кампании сравнение радуги со свастикой не стало препятствием ее высокой результативности: мороженое «Радуга» начали сметать с прилавков.

Такого ажиотажа вокруг этого слова из шести букв, пожалуй что, и никогда не было. А ведь сколько хороших произведений создано про радугу в мировой и отечественной культуре! Помните, у С. Маршака: «Солнце вешнее с дождем / Строят радугу вдвоем, / Семицветный полукруг / Из семи широких дуг»… И сколько всего еще – поэтичного и возвышенного. Но на продаже мороженого все это практически не отражалось, а цензоры в СССР, видимо, еще не представляли себе, как можно связать радугу с нетрадиционной для советского человека сексуальной ориентацией.

Можно, конечно, отшутиться, вспомнив старый солдатский анекдот про кирпичи, который позволю себе напомнить, так как не все читатели «Российской газеты» искушены в подобного рода юморе. Простите, если что не так. В строительном батальоне во время политзанятий слушателям был задан вопрос: о чем они думают, глядя на кирпичи? Ефрейтор ответил, что он хочет по возвращении к родным построить прекрасный дом для всей семьи. Младший сержант задумал попытать счастья в промышленной архитектуре, мечтая о новых заводских корпусах. А солдат-первогодок выпалил, что, глядя на кирпичи, он думает об акте плотской любви между мужчиной и женщиной (понятно, что он уложил все это в одно выразительное непечатное слово). И на недоуменный вопрос политрука, почему кирпичи вызывают в нем подобные мысли, он ответил с недетской прямотой: «Я всегда об этом думаю!» Естественно, чужая душа – потемки. Вспоминая шутку моей солдатской молодости, никого не хочу обидеть. Ну есть такие постоянно посещающие нас мысли, от которых никуда не деться. Навязчивые идеи. Они, как правило, спонтанны. И от них невозможно избавиться хоть в Кремле, хоть в Парке культуры имени М. Горького. Поэтому, что называется, не судите, да не судимы будете. К тому же мы сталкиваемся с вещами куда более тревожными.

Еще Оскар Уайльд, писатель, не отличающийся высокой нравственностью, что не мешало ему, впрочем, быть гениальным творцом, как-то заметил: «Красота в глазах смотрящего». Перефразирую классика: «Безобразие – тоже». Качество ассоциаций в значительной степени характеризует и индивидуальные черты человека, воспринимающего внешний мир, его социальный опыт, образование, воспитание, общее культурное развитие. Нередко – желание оказаться в модной политической или эстетической компании. Разумеется, контекст важен. Но не менее важен текст.

Больше года тому назад нам сообщили из Сан-Франциско, что вновь разгорелись нешуточные страсти вокруг фресок, созданных в 1936 году известным русским художником Виктором Арнаутовым в местной школе имени Джорджа Вашингтона. Вместе с остатками армии Колчака он оказался в Китае, откуда перебрался в Сан-Франциско. Окончил Калифорнийскую школу изящных искусств, в 1929–1931 годах был подмастерьем у великого Диего Риверы, в мексиканской мастерской которого обучился созданию фресок. Вернувшись в Сан-Франциско, занимался дизайном станций местного метро, создавал фрески для ряда общественных и корпоративных зданий, которые заказывало специальное правительственное агентство США в рамках Нового курса президента Франклина Рузвельта. Тринадцать фресок Виктора Арнаутова украсили школу, которой было присвоено имя первого президента США.

На одной из них Джордж Вашингтон стоит над трупом индейца и указывает рукой на Запад. На этой же фреске изображены рабы на его плантациях в Маунт-Верноне. Первые попытки уничтожить фрески В. Арнаутова как унижающие чувства этнических меньшинств, были предприняты еще в конце 1960-х. Тогда их удалось отстоять, предоставив афроамериканскому художнику Дьюи Крамплеру возможность разместить в школе его работы, в которых он выразил этническое разнообразие США. Тогда, в 1974 году, казалось, что удалось добиться политкорректного компромисса.

Но через сорок пять лет страсти вновь накалились. В свете сегодняшней американской борьбы с памятниками очевидно, что год назад, в августе 2019-го, был найден не самый худший вариант – фрески оставили, но некоторые из них стыдливо прикрыли картонами. Впрочем, это решение вызвало неудовольствие с обеих сторон. Логика защитников фресок В. Арнаутова напоминала недавнее заявление руководства одного из старейших британских университетов: «Оксфорд не будет переписывать историю».

На словах можно запретить и радугу, и Джорджа Вашингтона, и Колумба, и Ленина со Сталиным – все, что угодно и всех, кого угодно. Можно отбелить историю, можно ее «отчернить», что в нынешнее время более модно, – но она все равно будет преследовать нас, мучить фобиями и ночными кошмарами. Она никуда от нас не денется. Недоосмысленная, недопережитая, она прорастает в настоящее и взрывается не только словесными юридическими баталиями, а бутылками с коктейлем Молотова и автоматными очередями на улицах.

Культурный слой, на укрепление которого, как всегда, не хватает денег, взрывается таящимся в недрах социальной практики хаосом. И откровенным идиотизмом, который кому-то кажется борьбой то за традиции, то за справедливость, то за права меньшинств.

Интересно, о чем подумает наш читатель, открыв детское стихотворение Агнии Барто «Резиновая Зина»: «Купили в магазине / Резиновую Зину»…

Июль 2020

Теплота душевных уз

Вдруг наступил момент, когда я понял, что больше не могу думать, писать и говорить о том, в каком порядке и с какой медицинской амуницией зрители должны рассаживаться в зрительном зале, где и как им надо мерить температуру, на каком расстоянии они должны стоять в очереди в туалеты и когда мы, наконец, начнем театральный сезон. Не могу перечитывать инструкции и обязательства по поводу защиты здоровья актеров, музыкантов, технических и административных сотрудников театров, которые должны вернуться в родные рабочие пенаты. Больше не могу рассуждать о том, что в нашем творческом деле останется в онлайне, а что вновь приобретет физическую осязаемость.

Вовсе не призываю легкомысленно относиться к требованиям Роспотребнадзора, где работают умные и ответственные люди во главе с Анной Юрьевной Поповой. Они всегда готовы к диалогу. И им, что называется, есть что сказать. Но нам надо говорить с публикой о чем-то, кроме санитарных предписаний. А.П. Чехов в самом начале августа 1901 года, в дни, когда сочинял свое завещательное письмо, оставил в записной книжке примечательную фразу: «Человек любит поговорить о своих болезнях, а между тем это самое неинтересное в его жизни». А что самое интересное, что самое важное, о чем зрители, еще не пережившие пандемию COVID-19, захотят услышать со сцены и увидеть на экране? Что заставит их прийти в театр? Уверен, что наша общая забота о взаимной безопасности неизбежно повлияет на восприятие искусства. Даже музыкального, очищенного от любых словесных и изобразительных образов, увлекающего прямо к