Шрифт:
Закладка:
Что она рассказала? Она рассказала, что её дочь Оля, отец которой – архитектор, там остался, в Америке. Они с дочкой сейчас жили в Англии. Она совершенно не была готова к тому, чтобы ехать в Советский Союз. Я, говорит, когда решила вернуться, я дочке об этом ничего не говорила. И, заручившись согласием в посольстве и получив это согласие из Москвы, я решила просто экспромтом взять дочку и поехать в Советский Союз. Мне посоветовали в посольстве не ехать из Лондона в Москву, иначе замучат репортеры и это будет белыми нитками шито. Я взяла билет на самолет в Афины, и мы с ней полетели в Грецию. Это было во время её школьных каникул. Полетели мы в Грецию, как обычно, в отпуск. И на второй или третий день я говорю: «Слушай, а не махнуть ли нам в Советский Союз? Посмотреть, где твой дед жил, работал». Она говорит: «Ну, конечно, можно поехать, с удовольствием, пожалуйста, поедем».
Они взяли билет из Афин и прилетели в Советский Союз. Здесь была известная пресс-конференция. Девочку замучили репортеры, и житья спокойного в Москве не предполагалось, было трудно его организовать, и поэтому она решила поехать в Тбилиси. В Тбилиси было довольно скучно жить. Отвели ей там квартиру где-то на окраине города в доме ЦК Грузии. Круг знакомых достаточно ограниченный. Жилось ей там довольно скучно, а самое главное, очень трудно с этой самой Олей. Оля, ей уже 14 лет – она очень способный к искусству человек, она играет на каком-то английском рожке, на гитаре. Она поёт, она очень способна к языкам. Она очень быстро стала осваивать грузинский и русский. За несколько месяцев, что они провели там, она уже свободно общалась с соседями и пр., пр. Но заявила, что дальше я здесь жить не хочу. Я хочу жить там, где я жила, где я училась. Я бросила своих подруг. Ты не сказала мне, что мы едем совсем. Это нехорошо. Целый назрел конфликт. И она вынуждена была уступить в значительной мере настояниям дочери и уехать обратно. Причём дочь поехала в Англию, а она полетела в Америку.
Она улетела прямо из Москвы, и мы с ней больше перед её отъездом не виделись.
Она написала прощальное письмо, где просит меня понять, что трудно ей было объяснить своё решение уехать, и поэтому она уехала и этим письмом прощается.
То, что я рассказал, конечно, лишено самого главного – лишено атмосферы и того, о чём мы говорили, что в её письмах ко мне, а писем было множество – я и уезжал в отпуск – она мне писала в отпуск, уезжал в командировку – она мне писала в командировку, телеграфировала и т. д.
Если взять квинтэссенцию из всего этого, то тогда, может быть, удалось бы воссоздать атмосферу той влюбленности, на которую я не ответил и того расстройства, которое я доставил этому доброму и милому человеку.
Здесь хотелось бы добавить еще несколько слов о том, что, несмотря на свое положение, Светлана отличалась исключительно скромным поведением. Никогда себя не выпячивала, всегда старалась быть в тени и никогда не подчеркивала того, что могло быть ею подчеркнуто.
Об отце она не любила рассказывать. Разве что о раннем детстве. В раннем детстве у них были очень хорошие отношения. Она тогда была, как её называли, Света-хозяйка, и собиравшиеся у него гости игрались в подчинение к ней. Игра носила несколько бюрократический характер. Решались какие-то вопросы голосованием, в котором у неё была первостепенная роль. Мне как-то она показала один из протоколов этой шуточной игры. Особенно поразила меня шуточная подпись Жданова, который одним росчерком карандаша изображал толстого смешного поросёнка. Но это всё было в раннем детстве. В юные годы она вспоминала об отце очень редко, разве что о просмотрах фильмов, которые, по её словам, привозил бледный и всегда дрожащий Большаков. Рубиконом отношений с отцом стали известные пощёчины, полученные ею в связи с её увлечением Каплером. С тех пор они стали видеться редко. Внуков отец вообще не видел, да и не интересовался ими. Однажды, когда она повела к нему Осю, он вынес и молча дал ему апельсин. Тем для разговоров с внуком он не нашёл.
Ещё об одном хотелось бы вспомнить. Как-то раз мы катались на лыжах недалеко от Жуковки. Поехали на её машине. Та же самая Арфо Петросян со своим мужем, и мы со Светой. Оставили машину у какой-то дачи, и пошли в лес. Придя обратно, мы на стекле машины нашли записку: мимо проезжал Вася Сталин, брат, увидел её машину и этой запиской приглашает к нему в гости на обед. Ну, мы посовещались и решили, что же делать – поедем. Поехали. У него тоже в районе Жуковки была очень большая деревянная дача. Приехали. Прежде всего, пошли в бильярдную.
– Вы играете в бильярд? – спросил Василий.
– Да, – я сказал, – играю.
– Сыграемте.
Стали играть в американку, и случилось так, что у меня стало преимущество в два шара. Ко мне подходит его адъютант, небольшого роста, майор, армянин, отзывает меня в сторону и говорит: «Ради Бога, я вас прошу, не вздумайте выигрывать, проиграйте. Если вы выиграете, такое начнется! Это будет ужасный скандал, он проигрывать не любит и не может. Что вам стоит проиграть? Ну, проиграйте, я вас прошу!»
Ну, после такого убеждения я взял, промазал пару раз, быстро сравнялись, я проиграл эту партию. Этим делом бильярдная игра закончилась. Пошли обедать. Большая столовая, нас четверо гостей, его жена Клава. Дети. Обед. Остро приготовленные бараньи яйца. В обилии коньяк. Хозяин добавлял и добавлял порции коньяка и, в конце концов, порядочно набрался.
– Позвать Хозяина! – вдруг он заявил.
Его жена Клава всполошилась:
– Не надо, Вася, что ты, он съест все цветы!
– Позвать Хозяина! – бушевал он до тех пор, когда Хозяина позвали.
Я слышу: топ, топ, топ. По широкой лестнице на второй этаж в столовую привели лошадь, его верховую лошадь. Он взял корзину цветов, стал угощать эту лошадь. После обеда, одев меховую безрукавку, он вышел и нас всех пригласил на улицу и показал нам высшую школу верховой езды.
На этой лошади он проделал чудеса вольтижировки и верховой езды. Он был мастером этого дела. Ну и вечером, когда мне уже пора было ехать домой, я попросил, и паккард с жёлтыми правительственными фарами домчал меня домой.
