Не понять было, случайно так выходит или нет, но Китти ни на минуту не оставалась одна с Чарли. Он держался неизменно дружески, приветливо, любезно. Никто бы не догадался, что когда-то они были не просто знакомы. Но однажды днем, когда она читала, лежа на кушетке, он появился на веранде и подошел к ней.

— Что это вы читаете?

— Книжку.

И посмотрела на него насмешливо. Он улыбнулся.

— Дороти уехала на прием в губернаторском саду.

— Я знаю. А вы почему не поехали?

— Я отвез ее туда, а потом решил: нет, хватит, вернусь-ка я лучше домой. Машина ждет, не хотите ли прокатиться по острову?

— Нет, благодарю.

Он сел в ногах кушетки.

— Нам с самого вашего приезда не удалось поговорить по душам.

Она подняла на него высокомерный взгляд.

— А вы думаете, нам есть что сказать друг другу?

— А как же иначе.

Она отодвинула ноги в сторону, чтобы не касаться его.

— Вы все еще на меня сердитесь? — спросил он, и тень улыбки, тронувшей было его глаза и губы, растаяла.

— Нисколько, — рассмеялась она.

— Что-то не верится, а то бы не смеялись.

— Ошибаетесь. Как я могу на вас сердиться, когда я вас так презираю?

Он принял это спокойно.

— Вы, мне кажется, ко мне несправедливы. Ну хоть теперь-то, задним числом, признайтесь, что я был прав.

— С вашей точки зрения — да.

— Теперь, когда вы поближе узнали Дороти, согласитесь, что она милая женщина.

— Еще бы. Я век буду ей благодарна за ее доброту.

— Она удивительный человек. Я бы никогда себе не простил, если б мы тогда сбежали. Это было бы подло по отношению к ней. Да и о детях надо было подумать. Это основательно испортило бы им жизнь.

С минуту она задумчиво смотрела на него. Она чувствовала себя полной хозяйкой положения.

— Я очень внимательно за вами наблюдаю с тех пор, как живу здесь, и пришла к выводу, что вы действительно любите Дороти. Я не думала, что вы на это способны.

— Я же вам говорил, что люблю ее. Мне было бы совестно доставить ей хоть малейшее огорчение. Такой жены днем с огнем не сыщешь.

— А вам не приходило в голову, что вы должны бы быть ей верны?

— Чего глаз не видит, о том сердце не болит, — улыбнулся он.

Она пожала плечами.

— Какой же вы дрянной человек.

— Не дрянной, а самый обыкновенный. Вас послушать, так я мерзавец потому, что по уши в вас влюбился. Это, знаете ли, было непреднамеренно.

Сердце ее горестно дрогнуло от этих слов.

— Я оказалась легкой добычей, — отозвалась она горько.

— Я, конечно, не мог предвидеть, что мы так грандиозно влипнем.

— И во всяком случае, знали наперед, что если кто и пострадает, то не вы.

— Ну, знаете, это уже слишком. Теперь, когда все это позади, вы должны согласиться, что я поступил, как было лучше для нас обоих. Вы тогда потеряли голову, так скажите спасибо, что я не растерялся. Вы думаете, если б я исполнил ваше желание, что-нибудь хорошее из этого вышло бы? Нам и так пришлось несладко, а уж тогда и вовсе попали бы из огня да в полымя. И с вами ничего худого не случилось. Так, может, забудем прошлое и помиримся?

Она чуть не рассмеялась.

— Вы думаете, я могу забыть, что вы без зазрения совести послали меня почти на верную смерть?

— Ну что за вздор! Я же вам говорил, что никакого риска нет, если соблюдать осторожность. Думаете, я бы вас отпустил туда, если б не был в этом убежден?

— Были убеждены, потому что вам этого хотелось. Вы из породы тех трусов, которые убеждены только в том, что им выгодно.

— Тогда судите по результатам. Вы вернулись целехоньки и даже, да простятся мне столь предосудительные речи, еще похорошели.

— А Уолтер?

Он не мог удержаться от улыбки, от шутки, которая сама просилась на язык.

— Вам ни один цвет не идет так, как черный.

Она не нашлась что ответить. Глаза наполнились слезами. Прелестное лицо исказилось от горя. Она и не старалась его скрыть, лежала на спине и плакала.

— Ради Бога, не плачьте. Я не хотел вас обидеть, я просто пошутил. Вы же знаете, как я вам сочувствую.

— Ох, придержите вы свой глупый язык.

— Я бы отдал что угодно, чтобы вернуть Уолтера к жизни.

— Он умер из-за нас с вами.

Он взял ее за руку, но она отдернула руку и разрыдалась.

— Об одном прошу, уйдите от меня. Я вас ненавижу, презираю. Уолтер был в сто раз лучше вас, только я, идиотка, не понимала этого. Уйдите, уйдите.

Увидев, что он опять готов заговорить, она вскочила с кушетки и ушла к себе в комнату. Он последовал за ней и, войдя, машинально задернул шторы, так что они очутились в почти полной темноте.

— Не могу я тебя оставить, — сказал он, обнимая ее. — Я ведь не со зла это сказал.

— Не касайся меня. Ради Бога, уйди.

Она попыталась вырваться, он не отпускал. Теперь она рыдала безудержно.

— Дорогая моя, неужели ты не знаешь, что я всегда тебя любил? — сказал он своим глубоким, чарующим голосом. — И теперь люблю больше прежнего.

— Лжешь! Пусти меня сейчас же. Пусти, черт тебя побери!

— Не гневайся на меня, Китти. Ну да, я поступил с тобой по-свински. Прости меня!

Содрогаясь и плача, она отбивалась от него, но прикосновение его крепких рук было неизъяснимо отрадно. Она так истосковалась по его объятиям, так мечтала еще хоть раз испытать это счастье, и теперь вся дрожала, слабела. Словно все тело ее растаяло и скорбь по Уолтеру переплавилась в жалость к самой себе.

— О, как ты мог поступить со мной так жестоко! — рыдала она. — Ведь я тебя любила больше жизни. Никто никогда тебя так не любил.

— Родная.

Он стал ее целовать.

— Нет, нет, — молила она.

Он пригнулся к ее лицу; она отвернулась; он искал ее губы. Что это он говорит? Горячие, несвязные слова любви. А руки держат ее крепко, как ребенка, который заблудился и вот наконец дома, в безопасности. Она тихо застонала. Глаза ее были закрыты, лицо мокро от слез. А потом он нашел ее губы, и божественный огонь разлился по жилам. Это было блаженство, она сгорала дотла и вновь разгоралась, преображенная. В своих одиноких снах, вот когда она бывала так счастлива. Что он с ней делает? Все равно. Она уже не женщина, не человек, она — одно желание. Он взял ее на руки, подхватил легко, как перышко, и понес, а она в упоении прижималась к нему. Голова ее упала на подушку, и не осталось ничего, кроме его поцелуев.