Шрифт:
Закладка:
— Я думала, что Путь — это ясность, безмятежность и терпение. Да?
Чайник пожала плечами:
— Терпение и безмятежность, — две стороны одной монеты. И тебе нужно знать все стороны монеты, прежде чем сможешь заработать ее и потратить. Сестра Сковородка научит тебя этому.
— Послушницы говорят, что Сестра Сковородка просто старая женщина, которая много болтает. Они говорят, у нее совсем не осталось магии. — На самом деле, когда Нона думала об этом, ей было легче представить сестру Кастрюлю, творящую магию, чем квантал-безмятежность Сестры Чайник, заменившую ее обычную болтовню и юмор. Сестра Сковородка, по крайней мере, выглядела такой же древней и изможденной, как любая древесная ведьма из тех историй, о которых шептались у деревенского очага.
— Это В. Я хочу, чтобы ты писала А, М, В снова и снова, пока твоя рука не запомнит их. — Сестра Чайник указала на дощечку Ноны.
Нона начертила буквы, мысленно следуя по линиям каждой из них.
— Хорошо. Еще раз.
Нона проделала это еще семь раз, прежде чем дощечка заполнилась.
— Хорошо. И нет, я не знаю, может ли Сестра Сковородка дотронуться до Пути. Она была стара, когда настоятельница была послушницей. Но я могу сказать тебе, что когда-то она была одной из великих Святых Ведьм и следовала по Пути, который проходит через все сущее. К ней приходили первосвященники. Император Кстал, третий этого имени, и его сын, четвертый, вызвали ее ко двору. И когда, более пятидесяти лет назад, против нас выступил Дарн — их барок из боль-дерева было так много, что они почти построили мост через Коридор, — именно Сестра Сковородка и Сестра Дождь из Скалы Джеррана встретили их шторм-ткачей и смыли их с моря... Так что не хорони пока старушку. И не называй ее «старушкой». И не говори ей, что я рассказала тебе эту историю... Давай нарисуем немного Г, хорошо?
Большая часть дня прошла, прежде чем Нона убежала от ужасов алфавита и выскочила из башни Академии, слишком измученная, чтобы идти на поиски своих подруг. Над головой махал крыльями грач, черный на фоне неба, спускаясь к многооконному шпилю монастырского гнездовья грачей. Обычно они прилетали и улетали вместе, кружась и хрипло крича. Одинокая птица означала послание. Нона гадала, какие слова приносят эти темные крылья и из какой дали. Она также спрашивала себя, было ли их так же больно писать, как ее бесконечные буквы.
Когда Клера вернулась, Нона отдыхала в дормитории, нянча страдающую от судорог руку. Солнце уже начало клониться к закату, его красный свет нарисовал полосы на потолке.
— Ты пыталась писать чернилами на пергаменте. — Клера кивнула в сторону пальцев Ноны, прежде чем плюхнуться на кровать.
Нона вытянула перед собой испачканные чернилами пальцы правой руки. По настоянию Ноны Сестра Чайник разрешила ей попробовать с пером и низкосортной бумагой после нескольких часов работы с мелом и грифельной доской. Это оказалось труднее, чем ожидала Нона, и в результате получилось корявое месиво из рваных линий и чернильных пятен.
— Как твой отец? — спросила Нона.
Клера перевернулась на спину и уставилась в потолок:
— А где все остальные? Неужели они утонули во время купания?
Нона пожала плечами.
— Не знаю. Я видела, как Рули входила в Зал Меча. Некоторые из них, должно быть, тренируются на меч-пути. — Клера выглядела измученной. И печальной. Она подбрасывала монетку высоко вверх, ловила ее, подбрасывала. — Как твой...
— С ним все в порядке. Через месяц у него апелляционное слушание. Выглядит многообещающе.
— Это хорошо? — Нона не знала, что такое апелляционное слушание.
— Да. — Клера поймала пенни в ладонь и сжала его в кулаке. В угасающем свете он казался серебряным. — Ты никогда не думала о том, чтобы просто убежать, Нона? Просто бежать, бежать и где-то потеряться?
— Куда? — Нона думала об этом, но лучше бежать куда-то, чем бежать от кого-то.
— Куда угодно. Начать новую жизнь.
— Там очень тяжело. — Нона посмотрела на окна. — Бежать — хорошо, но когда ты останавливаешься, то начинаешь замерзать, голодать и умирать. Вот если у тебя есть деньги, тогда...
— Да. — Клера внезапно села. — Да, деньги делают побег лучше. Деньги исправляют все. — Она встала. — Давай найдем их. Повеселимся, устроим неприятности, пошумим. Завтра занятия. Всегда занятия. Давай...
— Это же серебряная крона! — Нона указала на монету, которой играла Клера.
— Я заставила одну стать многими. — Клера сунула монету в карман. Та упала со слабым звоном. — Мне немного повезло. — Она улыбнулась, но вид у нее был грустный.
— Как... — но тут дверь распахнулась, и в комнату с визгом вбежала Рули, завернутая в полотенца, а Джула и Кетти ее преследовали.
— Лови ее!
— Хватай ее!
И Клера бросилась в погоню, широко и дико улыбаясь.
Первая полная неделя пребывания Ноны в монастыре прошла как в тумане: она изнуряла себя бесконечным повторением ударов, бросков и захватов на Мече, напрягала мозг в Академии, изучая оледенение, эрозию и образование скал, и объедалась, все еще не в силах поверить, что трапезы будут приходить три раза в день.
В дормитории Нона разделила с Гессой еще два сна, оба кошмарные. Гесса сказала, что они, должно быть, проходят через остатки связи, которая возникла, когда она поделилась с Ноной своей памятью. Феномен исчезнет, сказала она. Кроме того, Кетти поссорилась с Генной, и их обоих на неделю отправили в прачечную. И, к радости Клеры, кот настоятельницы помочился на рясу Арабеллы в ночь третьего дня.
На уроках Тени они сварили еще два яда, один из которых вызывал слепоту, другой — путаницу, изучая природу ингредиентов, противоядия, если таковые существовали, и средства, с помощью которых полученные мази могли быть введены жертвам или избегнуты послушницами. Сестра Яблоко оказалась столь же неприятной в своей пещере, сколь милой вне ее. Кетти провела целый день без зрения после того, как ей не удалось помешать Отравительнице обмануть ее тем же трюком, который она только что описала на доске. Рули провела целый день в Необходимости после того, как слишком громко пошепталась с Генной в конце класса. Никто не знал, как Отравительница добралась до нее, но к тому времени, когда она добежала до верха лестницы, ее уже рвало. И Джула попала на острый кончик языка Яблока за мгновение мечтательности — критика ее алхимических неудач довела девочку до слез, что невольно заставило рассмеяться остальной класс.
Путь оказался наименее любимым уроком Ноны, он был даже хуже, чем скучный Дух, на котором Колесо вела их через бесконечные маленькие церемонии, которые, казалось, занимали каждый день Святой Сестры. Вскоре она начала бояться комнаты Сестры Кастрюли, наполненную светом и гармонией. Она смотрела на узоры до тех пор, пока ей не показалось, что ее глаза вот-вот начнут кровоточить, но ничего из того, что рассказала старуха, не заставило мистический Путь открыться перед ней. В ней не было той странной и тревожной энергии, о которой говорила Арабелла на первом уроке Пути, только такая глубокая скука, что ей захотелось выцарапать себе глаза. Визуализация безмятежности разозлила Нону; визуализация тишины наполнила ее голову требованиями чего-то другого.
