Шрифт:
Закладка:
В статье разоблачались территориальные претензии Китая. С одной стороны, Пекин заявляет, что в его истории не было никакого уйгурского государства, а с другой — что вся территория Семиречья вплоть до Самарканда является издревле китайской, поскольку она входила в состав империи Караханидов. А что такое Караханиды, как не государство уйгуров?
Пекин утверждает, что его территория простирается на север до самого Амура и Сибири.
«Но, прежде чем так заявлять, — говорилось в статье, — пекинскому руководству следовало бы прежде передвинуть свою Великую стену на тысячу с лишним километров к северу…»
— Айша-ханум, а нельзя ли мне самой прочесть эту статью? — спросила Ханипа.
Айша-ханум в ответ лишь улыбнулась и покачала головой.
— Я ведь и сама ее не видела. Нам ее только зачитали, а газету никто из преподавателей даже в руках не держал. Сейчас мы должны думать не о статье, милая, а о другом…
— О чем же?
— Если они узнают, что автор статьи — ваш муж, то…
— Пусть! — воскликнула Ханипа. — Главное, Момун жив, и его мечта сбылась, он действует, пишет. Я горжусь им.
Айша-ханум ласково улыбнулась, ей понравилась стойкость этой молодой женщины. Однако оставлять ее в своем доме было опасно для самой Айши-ханум. И тем не менее, когда Ханипа заговорила о своем намерении уехать в Буюлук, где живут ее друзья, Айша-ханум посоветовала ей дождаться лета.
Она надеялась с помощью некоторых своих знакомых в Урумчи добиться для Ханипы разрешения на выезд в Советский Союз.
X
Для жителей Турфана и окрестных сел — Буюлука, Астина, Караходжи — настали тяжелые времена. Бесчинствовали всевозможные уполномоченные из округа, им помогали местные прихлебатели. Стоило дехканину хоть раз не выйти на работу, пусть даже по серьезной, уважительной причине, как он тут же объявлялся «враждебным элементом» и лишался продовольственной нормы. Каждый вечер, в конце рабочего дня, изнуренных дехкан выстраивали и заставляли воздавать хвалу самому, самому красному солнцу и великому кормчему: «Ветер с востока, ветер с востока сильнее, чем ветер с запада. Эпоха великого Мао несет всем народам счастье».
Масим-ака, Шакир и Садык работали на каризах. Марпуа вместе с другими женщинами — на виноградниках, и только Захида получила разрешение оставаться дома, поскольку она была уже на последнем месяце беременности.
Тяжела работа на каризах. Под землей, в темноте. В глине, в песке, в грязном иле. Работать приходится в туннеле почти на ощупь. Свет проникает только сквозь спусковые колодцы, расположенные через каждые пятьдесят — шестьдесят метров.
…Масим-ака и Шакир обнаружили большой обвал в каризе. Обследовав его, Масим-ака сказал Шакиру, чтобы он поднялся наверх и попросил начальство установить над колодцем большой ворот и запрячь лошадь, иначе вручную им придется расчищать завал долго, не меньше недели.
— И еще человек пять попроси на подмогу, — наказал Масим-ака.
Шакир поднялся по веревке наверх. Неподалеку от колодца стоял Нодар с двумя вооруженными китайцами. Не хотелось Шакиру к нему обращаться, да что поделаешь: Нодар — начальство.
Выслушав Шакира, Нодар великодушно разрешил взять лошадь с соседнего кариза, а выделить помощников отказался.
— Пускай этот старый хрыч сам поишачит, а то слишком долго он ходил в раисах, привык командовать.
— Он не только командовал, но и работал вместе со всеми. — Шакир с презрением посмотрел на Нодара.
Серое одутловатое лицо, мутные глаза, гноящиеся веки — один вид его вызывал омерзение.
— Чего уставился, хамло? — Нодар шагнул ближе к Шакиру. За ним, как привязанные, шагнули и два китайца.
— А что, на тебя уже и посмотреть нельзя? — спокойно ответил Шакир.
— Лезь под землю! — приказал Нодар. — И поменьше болтай!
— Дождешься, Нодар, дождешься… — пообещал Шакир.
Нодар неожиданно ударил его в подбородок. Шакир отшатнулся и упал. Нодар стоял над ним, с ухмылкой потирая кулак, — одолел-таки он своего соперника по дракам в Турфане.
Шакир поднялся, молча отошел к колодцу, взялся за веревку и спустился вниз.
Он ничего не сказал Масиму-аке и Садыку о стычке с Нодаром. Взял кетмень с короткой рукоятью и начал с ожесточением швырять вязкую глину в корзину. Немного успокоившись, он хрипло спросил Масима-аку: поймали Реимшу или еще нет?
— Как будто нет, не поймали, — ответил Масим-ака. — А что ты задумал, Шакир?
В Буюлуке стало известно, что именно Реимша расправился тогда с тремя «техниками из центра». Сначала он съездил в Кашгар, помолился там, попросил у аллаха прощения за вынужденный грех, и потом вернулся в Буюлук и посчитался с «гостями». Следователь об этом пронюхал, но Реимша скрылся. И с той поры что бы ни случилось в Буюлуке, валили на Реимшу. Семь бед — один ответ. Возможно, что он и в самом деле наведывался в село, чтобы мстить, а может быть, уехал совсем в другие края, во всяком случае, скрывался он умело, в Буюлуке верили, что Реимшу не поймать.
Вопрос Шакира насторожил Масима-аку, но тот не стал объяснять, что намерен при первом удобном случае расправиться с Нодаром. И пусть думают, что это сделал неуловимый Реимша.
* * *
Осенью Масим-ака заболел и слег. Раньше, он лечился просто: резал барана, снимал шкуру, заворачивался в нее, пил свежий бульон и ложился на несколько часов. Болезни как не бывало. Теперь же не то чтобы барана зарезать, куриного бульона не попьешь.
Он пролежал неделю в жару, потом кое-как поднялся, взял позолоченный браслет — единственную память о покойной жене, и поехал в город, надеясь попасть в больницу. Но в больницу его не приняли, и Масим-ака, продав браслет, вынужден был обратиться к частному лекарю. Его лечили настоем трав, а главное — поили жирной сурпой. Через неделю он вернулся домой вполне здоровым.
Все были рады его возвращению.
Однако это была последняя радость, которую дружная семья Масима-аки переживала вместе… На другой день в доме не осталось ни единой души…
* * *
Вечером после своего возвращения из города Масим-ака попросил Шакира сходить к старому дунганину Джау-Шимину и пригласить его в гости. Масим-ака встретил в Турфане его родственников, и те просили передать привет Джау-Шимину и рассказать про их житье.
Когда-то, до «новой политики» Джау-Шимин тоже руководил дехканской общиной. Он жил в Буюлуке давно, знал здешнюю землю, умел предсказывать погоду, угадывал лучшие сроки для сева, для уборки, был человеком спокойным и мудрым.
Шакир пригласил Джау-Шимина, тот охотно согласился. Они вышли на улицу. Уже наступили сумерки. За высоким дувалом на другой стороне улицы они заметили отсвет костра, а когда приблизились, услышали за дувалом пьяные, злые
