Шрифт:
Закладка:
– В столице это одно и то же.
После паузы стражник спросил:
– Кто те, что лежат на улице, и что вы не поделили?
– Тот, кого двенадцать лет назад звали Хродриком Красавчиком. И его люди.
– Его и сейчас так зовут… звали. И вы, как и я, наверняка о нем наслышаны. – Стражник ругнулся, но осекся на полуслове. – Прошу прощения, господин.
– По мне, других слов он и не заслужил, – фыркнул Фроди. – А что до повода для ссоры, он никого не касается.
– Прошу прощения, господин, – повторил стражник. Перевел взгляд на лавочника. – Мастер, по уложению возмещать ущерб случайно пострадавшим в поединке одаренных должен проигравший… или его родичи. Но…
– Я разберусь, – сказал Фроди. – Ступайте. А то тела на улице напугают какую-нибудь добродетельную матрону.
Стражник перечить не стал, молча вышел, прикрыв за собой дверь. Эрик снова раскрыл книгу, провел пальцами по разрезу на странице. Читать можно. Он прижал том к груди, обхватив крест-накрест, точно защищая – или защищаясь, кто его разберет? Да когда же его трясти перестанет-то?!
Фроди снял с пояса кошелек, положил на прилавок.
– Прости за неудобство, мастер.
Сложил выбранные книги в сумку, как ни в чем не бывало мотнул головой Эрику: дескать, пойдем.
– Можешь одолжить немного? – попросил Фроди, когда они завернули за угол. – Дома верну. Тут рядом приличный трактир есть, завалимся и напьемся.
– Пить я не буду. А деньги есть, я же за книгами шел. Сколько тебе нужно?
– Ах да, на хлебе и воде. Но вряд ли Альмод мог знать, что такая ерунда случится. Да и не скажу я ему, сколько раз повторять.
– Не важно, скажешь ты ему или нет, я-то буду знать. – Эрик тоже не понимал, сколько раз нужно повторить одно и то же, чтобы от него отстали. Сменил тему. – А почему ты называешь ставку домом?
– Потому что другого у меня нет и не будет. Как и другой семьи. – Фроди помолчал. – Извини, совсем забыл. Спасибо, за мной должок.
– Нет. Ты спас мне жизнь, а я даже спасибо не сказал. И хватит об этом.
Фроди рассмеялся и хлопнул его по плечу:
– Уговорил, речистый. Пойдем… братишка. Тут рядом. Только, может, передумаешь? Это ж хуже нет, сидеть трезвехоньким и смотреть, как другие напиваются.
– Переживу как-нибудь. Зато будет кому тебя… – Эрик осекся, слово «домой» не ложилось на язык, хоть ты тресни. – Обратно доволочь.
Заодно и проверит, действительно ли оставаться трезвым рядом с пьяными так тяжко: ни разу не доводилось.
Они прошли квартал, снова завернули за угол, и тут Фроди остановился. Эрик, успев испугаться – не слишком ли много для одного дня? – проследил за его взглядом и, выдохнув, обмяк. Из двери под вывеской, с которой ухмылялся розовый поросенок, вместо вертела вздетый на сломанное копье, вывалились семеро кутил: пять парней и две девицы, все изрядно навеселе. Волосы всех оттенков рыжего, от темного янтаря до красной меди. Все здоровенные, при оружии, у одного на щеке свежая ярко-розовая полоса: явно затягивали плетением, чтобы шрама не осталось, не оскорблять же уродством взгляды высокопоставленных особ. Эрик не сказал бы, что пьяны прям-таки до изумления, как выразился стражник: на ногах держались вполне твердо, говорили громко, то и дело смеясь, но языки не заплетались.
Ингрид заметила их сразу и вмиг посерьезнела:
– Идите, я догоню.
– Не заблудишься? – хохотнула вторая девушка.
– Может, и заблужусь.
– Жаль, без тебя уже не то веселье, – сказал оцарапанный. Ингрид пожала плечами. – Если что, до вечера мы не разойдемся. А там… Не пропадай, в общем.
– Как получится.
Они обнялись по очереди, гвардейцы, болтая и пересмеиваясь, побрели прочь.
– Что случилось? – спросила Ингрид.
Эрик точно в первый раз увидел выжженую прядь в волосах Фроди, перепачканную одежду, ободранные о камень мостовой ладони. Впрочем, почему «точно», в первый раз и разглядел, до того не замечал, слишком уж занятый собственными переживаниями. И сам наверняка выглядит не лучше, одна окровавленная прореха в рукаве чего стоит.
– Почему эта огромная столица, так ее и разэтак, такая маленькая?! – Фроди попытался обойти Ингрид, но она придержала его за локоть.
– Я не отстану.
– На себя посмотри! Кто тому молодцу морду располосовал?
Ингрид чуть нахмурилась:
– Ревнивый муж. Не уходи от темы.
– Точно? Таких совпадений не бывает.
– Если ты все же расскажешь, что случилось, мне будет проще понять, бывает или нет.
Фроди вздохнул, выругался и все же рассказал. Эрик мимолетно подивился: неужели случившееся и вправду можно уложить в пару предложений, изрядно разбавленных непотребной бранью? А впрочем, сколько это длилось? Минуты две, от силы три. И в самом деле, было бы что рассказывать: не о том же, как кость под мечом хрустит, точно слежавшийся снег под ногами, или какой яркой кажется кровь на камнях мостовой?
– Кто? – спросила Ингрид.
– Давний знакомец.
– Это я поняла. Кто был настолько уверен в собственной безнаказанности?
Чистильщики не подлежат королевскому суду: нарушившего закон судит орден и карает по своему усмотрению, если сочтет нужным. Чистильщики неприкосновенны: того, кто первым поднимет на любого из них руку (защищаться не возбраняется), будет судить орден. Эрик только сейчас понял, что все происшедшее отдавало форменным безумием.
– Хродрик Красавчик.
– Вспомнил о тебе все-таки… – медленно произнесла Ингрид. Взяла Фроди под руку. – Пойдем.
– О, так ты с нами? – ухмыльнулся тот.
– В ставку. И молись, чтобы Альмода никуда не унесло и Первый узнал все это до того, как к нему придут за твоей головой.
– Договор…
– Творец милосердный, ты от Эрика наивностью заразился?!
Эрик мысленно хмыкнул, но счел за лучшее промолчать. И так уже сегодня много наговорил.
– Ладно, ему простительно, дерьма еще не нахлебался, но ты-то! – продолжала Ингрид. – Казна платит ордену долю. И что, по-твоему, сделает его величество, когда к нему явится рыдающая любовница и скажет, что чистильщик убил ее единоутробного брата? Сына Хильд Лисицы, что много лет верой и правдой служила престолу?
Фроди помрачнел:
– Хродрика не любили при дворе.
– Но до сих пор ночная кукушка была куда убедительней дневных. Ульрика очень любила брата. – Ингрид подождала, пока Фроди закончит ругаться. – Едва получив перстень, Хродрик вытащил ее из приюта, где она оказалась после смерти матери. Вырастил и представил ко двору. Да и сам государь ему очень благоволил еще до того, как сошелся с его сестрой. Что, по-твоему, он сделает, когда Ульрика скажет, что двенадцать лет назад ее несчастный брат едва избежал смерти от руки все того же злокозненного чистильщика?