Шрифт:
Закладка:
* * *
Действительно, работа Хьюза становилась все более сложной. Ближе к концу 1975 официально закончилось интернирование. С этого момента арестованные, находившиеся в статусе политических, а также подозреваемые в участии в военизированных формированиях, считались обычными преступниками. На первый взгляд просто вопрос терминологии, что-то вроде классификации, но это различие врезалось, будто нож, в самую суть республиканской идентичности. Назвать добровольцев ИРА преступниками – значило объявить незаконным то, на основании чего они взяли в руки оружие. Даже несмотря на взрывы и кровопролитие, правительство в Лондоне упрямо отказывалось назвать Смуту войной, но если говорить об ИРА, то Хьюз и его товарищи были солдатами, и, если их захватывали в плен, они должны были содержаться как военнопленные. Интернирование (повальные аресты) само по себе представляло проблему: вас могли арестовать без предъявления обвинения и бросить в тюрьму на несколько лет без всякого суда и следствия. Но интернированным, как правило, разрешали и за решеткой носить обычную одежду, и они могли свободно общаться со своими коллегами из военизированных групп. Сейчас же, когда интернирование прекратилось, любой участник военных отрядов получал камеру-одиночку в новом здании «Лонг Кеш», в блоках Н. Тюрьма ввела одежду, и будь ты доброволец ИРА или обычный вор – всем выдавали одинаковую форму.
Осенью 1976 года восстали республиканские заключенные: они отказывались носить тюремную одежду и начали так называемый протест одеял – голые арестанты заворачивались в одеяла, как это делали сестры Прайс во время пребывания в тюрьме, сразу после ареста в Лондоне. В одной из песенок, исполняемых протестующими узниками, говорилось:
Протестующие добивались лишь одного – особого статуса, который бы выделил их в категорию военнопленных. Однако власти отказывали им в предоставлении его. Внутри «Лонг Кеш» ухудшились взаимоотношения между заключенными и надзирателями: росла взаимная ненависть. Протестующие не желали надевать одежду, но в начале конфликта выходили из камер в душ и туалет. Охранники, возмущенные таким поведением (отказом надевать одежду), иногда начинали избивать их в коридорах, а также не давали им пользоваться полотенцами, чтобы вытереться ими и прикрыться. Тогда бунтовщики вообще отказались покидать свои камеры. Вертухаям приходилось ходить от клетки к клетке, собирать горшки и выливать их. Заключенные начали так наклонять горшки, чтобы моча выливалась сквозь щель под дверью в коридор. Так протест одеял превратился сначала в протест «не моемся», а затем и в «грязный протест». Моча лилась по тюрьме рекой, а надзиратели были обязаны мыть помещения. У протестантов возникла лишь одна проблема: что делать с дерьмом, и, когда они поделились ею с Хьюзом, тот предложил: «Размазывайте его по стенам».
Хьюз и его люди сидели в камерах нагие и немытые, у них отросли длинные бороды, а волосы засалились и спутались. А теперь еще узники начали рисовать на стенах тюрьмы своими же собственными твердыми отходами рисунки и лунные пейзажи в стиле Ван Гога. Здание превратилось в филиал сумасшедшего дома. Поскольку возникла угроза распространения инфекции и заболеваний, в том числе и для них самих, команда надзирателей вошла в заросшие грязью клетки. Заключенных заставили выйти и поставили под струю воды из шлангов, в то время как другая группа тюремщиков чистила камеры с помощью воды и дезинфицирующих средств. Но эта процедура – помещение протестующего в чистое помещение – мало что дала. Один метаболический цикл – и все вернулось на круги своя. Священники и инспекторы, посещающие тюрьму, сравнивали ее обитателей с «людьми, живущими в сточных канавах трущоб в Калькутте».
Во всей ситуации было нечто комически гротесковое – авангардистская драма в театре абсурда. Более того, она кое-что напоминала – знакомую игру балансирования на грани. Требования бунтовщиков были довольно просты. Они хотели иметь право не носить тюремную робу, свободно общаться с другими заключенными и получать почту. И каждый новый виток эскалации, похоже, закалял их в борьбе с противником. Кто же моргнет первым?
* * *
Хотя Адамс уже не сидел в тюрьме, он поддерживал тесные контакты с Хьюзом через секретные послания – comms. Он преуспел в реорганизации Провос, переместив центр тяжести из Дублина и создав Северное командование. Адамс все больше говорил о том, что затяжную войну не выиграть, если не придать ей политический размах. «Мы не сможем построить республику на военных победах ИРА, – заявлял он на одном из мероприятий 1980 года. – Имея дело с империалистами, мы должны понимать, что невозможно победить лишь с помощью военных средств».
Быть может, Адамс и защищал политическое движение, идущее параллельно с военной борьбой, но он вовсе не собирался отказываться от насилия. В августе 1979 года лорд Луис Маунтбаттен, кузен королевы Елизаветы II, который являлся последним вице-королем Индии, находился на своем рыболовном судне в заливе Донегол, неподалеку от побережья графства Слайго[68], когда взорвалась управляемая по радио бомба; деревянная посудина раскололась – погиб он, два члена его семьи и местный парень из Эннискиллена.
В том же году новый премьер-министр занял резиденцию в доме 10 по Даунинг-стрит в Лондоне. Маргарет Тэтчер была лидером партии консерваторов и славилась жесткой решительностью. В детстве, когда она жила в восточной части центральных графств Англии, ее родной город Грэнтем во время Второй мировой войны разбомбили нацисты. Ее ближайшим советником по Северной Ирландии стал Эйри Нив – воинственно настроенный помощник («ястреб»), руководивший ее избирательной кампанией. Нив сам был военнопленным, ему удалось бежать из печально известного нацистского концлагеря в замке Кольдиц. Отчасти под влиянием бесед с Нивом Тэтчер вступила в должность, полагая, что Северная Ирландия – это нечто подобное Судетской области – той части Чехословакии, которая этнически была преобладающе немецкой, и потому Гитлер аннексировал ее накануне войны. Как немцы в Судетах, католики в Северной Ирландии, видимо, стали жертвами неудачного географического положения, однако, по мнению Тэтчер, это не давало им права просто так отколоться и присоединиться к соседней стране. Когда ей что-то говорили о демографических факторах, способствующих Смуте и питающих ее, Тэтчер бормотала: «О да, как в Судетах».
Итак, Тэтчер была настроена на жесткую линию в отношении ирландского вопроса и лишь укрепилась в своем мнении вследствие того, что случилось незадолго до ее вступления в должность. 30 марта 1979 года Эйри Нив погиб, выезжая на своей машине из гаража здания палаты общин: под водительским сиденьем взорвалась бомба. Ее установили не Провос, а одна из других республиканских группировок – Ирландская национальная освободительная армия, которая и взяла на себя ответственность за теракт. Узнав эту новость, потрясенная Тэтчер, спокойствие которой считалось ее отличительной чертой, сказала, что Нив был «одним из воинов свободы – смелым, стойким и честным». Убийство, произошедшее меньше чем за два месяца до того, как она стала премьер-министром, способствовало установлению ее бескомпромиссной позиции в отношении любых форм ирландского республиканизма.