которые быстро связали японские порты с их колониальными партнерами в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке и особенно в Индии. К концу века Япония присоединилась к морским торговым сетям всей Азии. В нее были вовлечены не только европейские компании из Британской Индии, французского Индокитая, императорской России и голландской Ост-Индии. Среди многочисленных индийских купцов, обосновавшихся в Японии, были богатые индуистские компании из Синда, а также мусульманские фирмы Мемон и Ходжа из Гуджарата, которые уже доминировали в торговле с Бирмой и Цейлоном. Даже иракские еврейские торговые дома стали крупными игроками, особенно Sassoon & Company, которая ранее перебралась из Басры в Бомбей. За ними последовал ряд процветающих иранских купцов.

"Открытие" Японии часто рассматривается как транстихоокеанский процесс, в котором Америка играла ведущую роль, но более старые и крупные азиатские рынки, которые теперь были связаны империей с Европой, имели более сильное притяжение. В конце концов, Япония фактически равноудалена от Индии и Северной Америки. И если, за исключением Гавайев, транстихоокеанский маршрут из Иокогамы в Сан-Франциско пересекал коммерчески бесполезные пустые воды, то морские пути в Бомбей проходили через одни из самых прибыльных портов на планете - Гонконг, Манилу, Сингапур и Коломбо. По мере того как собственная индустриализация Японии догоняла американскую и европейскую, Индия играла центральную роль, сначала предоставляя обширный рынок для спичек, которые были одним из основных видов японского экспорта, а впоследствии, когда бомбейские купцы поставляли индийский хлопок-сырец на огромные текстильные фабрики Осаки.

В результате индийские купцы прочно обосновались в ключевых торговых портах Йокогамы и Кобе. Индийцы были одними из первых иностранцев, прибывших в Йокогаму после того, как в 1859 году она стала договорным портом. Здесь открыли свои филиалы такие известные бомбейские компании, как "Тата и компания", принадлежавшая парси. Соответственно, Йокогамский банк специй открыл свой главный зарубежный офис в Бомбее. После того как в 1860-х годах британские пароходы связали Йокогаму с Калькуттой, японские судоходные компании последовали их примеру: в 1885 году компания Nippon Yusen Kaisha открыла сообщение с Бомбеем, а затем и Osaka Shosen Kaisha - между Бомбеем и Кобе. Во многих отношениях Иокогама и Кобе стали городами-братьями Калькутты и Бомбея, выступая в качестве первых железнодорожных и ведущих пароходных портов, главных торговых империй и промышленных центров. Обе пары портов также играли параллельные информационные роли благодаря развитию многоязычной печати на азиатских и европейских языках, которая связывала их с более широкой азиатской общественной сферой, хотя зачастую европейские языки служили посредниками между их восточно-, западно- и южноазиатскими аналогами.

И все же, несмотря на бурное развитие перевозок между Бомбеем и Кобе, точное понимание японской культуры было связано с гораздо большими препятствиями, чем торговля хлопком. Торговый поток не так легко превращался в знания, как это было в Бенгальском заливе. Как мы увидим, даже самые образованные индийские и ближневосточные путешественники с трудом справлялись с информационными барьерами на пути к пониманию самобытного японского общества и культуры. Межкультурное взаимопонимание зависело от множества различных факторов, начиная от индивидуальных интересов конкретных исследователей и заканчивая доступными средствами интерпретации на их языках. Тем более это касалось Японии, которая, будучи веками закрытой для индийских и ближневосточных купцов, не была известна даже по остаточным знаниям средневековых путеводителей и торговцев раннего нового времени. Ее пришлось бы открывать заново.

Даже единственный примечательный рассказ о Японии, появившийся благодаря таким ранним связям, - персидская "Сафина-и Сулаймани" ("Корабль Соломона") XVII века - был основан на новостях из вторых рук, собранных далеко на территории современного Таиланда. Более того, поскольку рукопись не была напечатана, она томилась забытая и не цитируемая иранскими, индийскими и арабскими авторами о Японии, появившимися после 1900 года. Неопределенность, с которой воспринималась Япония, доходила даже до ее названия, которое авторы на одном и том же языке писали по-разному: в арабском, персидском и урду оно альтернативно передавалось буквами y (я), j (джим) или zh (жэ), а также гласными долгими или краткими. Эти написания не только указывают на неопределенную новизну Японии на горизонте межазиатских знаний, но и намекают на европейскую информацию о Восточной Азии, которая просочилась через печать в языки Южной и Западной Азии. Как ясно показывают эти орфографические подсказки, ни индийские, ни ближневосточные названия страны не были заимствованы из самого японского языка: Арабы, турки, иранцы и индийцы не писали о месте, которое они называли Ниппон или Нихон. Вместо этого они заимствовали английские, французские или русские варианты названия, транслитерируя "Японию", "Япон" или "Японию" на свои языки как часть более крупного информационного связующего звена. Это была часть интеллектуального трафика с Европой, который мы рассматривали во введении, и который начался с перевода карт Меркатора, переведшего латинское название Iaponia на турецкий язык вместе со всеобъемлющим ярлыком "Азия".

Когда в начале 1900-х годов индийские и ближневосточные авторы начали писать о Японии, они опирались не больше на торговые межазиатские связи предыдущих десятилетий, чем на редкие персидские рукописные отчеты прошлых веков. Несмотря на растущее присутствие индийских и ближневосточных купцов в Японии, они создали мало книг о стране, а то и вовсе не написали ни одной. Вместо этого внезапный всплеск количества книг о Японии был вызван конкретным событием, которое имело скорее политический и военный, чем рыночный характер: поражением императорской России в Русско-японской войне 1904-1905 гг.

Необыкновенная победа Японии, ставшая сенсацией в новой публичной сфере Азии - часто через более прямые сообщения в европейской прессе, - пробудила всеобщее любопытство к тайне, лежащей в основе ее быстрой модернизации и военного могущества. В результате появился многоязычный корпус новаторских текстов о Японии - от панегирических поэм до героических пьес, книг по истории и путевых заметок от первого лица, опубликованных на самых разных языках - от арабского, персидского и турецкого до малайского, гуджарати, бенгальского и урду. В некоторых случаях сообщения даже перемещались между разными языками и портовыми городами, где находились общественные , как, например, арабский отчет Мустафы Камиля Паши о войне Японии с Россией был переведен на малайский и опубликован в Сингапуре в 1906 году.

В течение трех десятилетий, последовавших за поражением России, Япония вызывала более подробный интерес, что привело к дальнейшему изучению страны и ее культуры. Зарождающаяся идеология азиатизма сыграла здесь свою роль, сформировав мотивы и интерпретации, которые в основном сводились к тому, чтобы либо вступить в союз с Японией, либо учиться у нее. В десятилетия после 1905 года превращение Японии в современную индустриальную страну, которая в то же время сохранила свои культурные традиции благодаря политике под названием