Шрифт:
Закладка:
Так что вы должны быть готовы и не воспринимать ее уход как своего рода демонстрацию по отношению к вам. И не удивляться, когда она исчезнет. А она это, к сожалению, сделает, иного в нашей практике еще не было».
Ни у одного читателя этой книги не должно быть ни капли сомнения в том, что, общаясь с аудиторией, я испытал настоящий азарт. Я должен сделать все, что я только могу, чтобы найти ключи к структурам восприятия этой девочки. Это очень важная проверка возможностей Слова и Музыки как воздействующей силы. Я делал все, что мог, чтобы эта девочка не ушла.
Не может быть, чтобы в ней не осталось ничего кроме одной лишь сексуальности!
Весь мой разговор я строил как психолог и как поэт. И вместе с тем это был разговор о музыке, о тайнах слова, о секретах восприятия.
Девочка! Не! Ушла!
После обеда! Она! Возвратилась! В зал! Это была победа!
На следующий день она осчастливила нас своим приходом, правда, опять села в конце зала (на всякий случай).
На третий день она сидела в первом ряду! Прямо напротив меня! Огромные глаза, полное внимание.
Когда я играл музыку – она закрывала глаза, еле заметно двигаясь в такт музыке.
По окончании встречи она подошла ко мне, предварительно дождавшись, чтобы в зале кроме нас двоих никого не осталось.
– Михаил! Я не спала всю ночь, я писала стихи. Вы можете посмотреть их и сказать мне что-нибудь?
Я забрал несколько десятков (!) листочков со стихами и, добравшись до гостиницы, начал читать…
Это были творения подлинного поэта!
Верьте мне!
Для того чтобы понять, что это – Поэзия, не нужно моего опыта. Достаточно просто любить и знать хорошую поэзию.
Мой опыт понадобился мне для того, чтобы понять, что передо мной стихи Богоизбранного Поэта, Поэта подлинного во всей мандельштамовской орудийности.
В стихах было все. И отношение к слову, чувство живого, и тончайшая звукопись, и музыкальность.
Прямо из номера я позвонил своему другу – замечательному скандинавскому писателю – и прочитал эти стихи.
– Да это же высочайшая поэзия! – зарычали в трубку.
Вот так, друзья мои!
Чтобы не писать далее подробно, скажу только, что сейчас, через семь лет после описанных мной событий, этот поэт переводит «Фауста» Гёте. Справедливо считая, что можно перевести лучше, чем это было сделано до сих пор.
А через пару лет ее поэзия дойдет до России (в переводах), и вы испытаете то, что испытал я тем зимним вечером в гостинице одного из скандинавских городов, читая ее стихи.
Нет! Этого вы никогда не испытаете!
Ибо вы ни разу не читали гениальных стихов о музыке Моцарта и Бетховена, написанных человеком, до этого три дня сидевшим у самого выхода с единственной целью – улизнуть в случае, если разговор зайдет о Моцарте или Бетховене.
Вы, конечно, понимаете, что, описывая эти события, я не могу назвать имени девушки, ибо вся история с эротикой, как это принято говорить, – не моя тайна.
Если она сама когда-нибудь захочет упомянуть об этом в автобиографии, то это – ее вопрос.
Но сегодня нас интересует другое. Почему так произошло?
Возможна ли столь быстрая перестройка?
А если да, то как часто подобное может происходить?
И не означает ли сие, что большая часть тех, кого мы называем «неформалами», чаще всего – самая талантливая часть всякого общества. Но коль скоро это так, то, следовательно, общество не умеет с ними, неформалами, общаться.
Оно, общество, очень сердится на них и поэтому просто вынуждено при бегать к репрессивным мерам.
И в противовес этому обыденному обществу только культура с ее «не формальностью» способна наладить контакт с «отщепенцами». Поскольку подлинная культура с ее безграничной свободой мышления и дыхания, ее непредсказуемостью, предельной телесностью и предельной духовностью, с ее умением восстать, взбунтоваться против мещанской благовоспитанности, против посредственности, восстанавливает «связь времен».
Ибо когда шекспировский Гамлет говорит: «Распалась связь времен», – то здесь Шекспир имеет в виду самое страшное: когда не помнят прошлого – не могут жить в настоящем и не верят в будущее.
Эротическое отступление
(Эротизм с точки зрения культуры)
Уже давно известно, что эротическое и творческое находятся очень близко друг от друга.
Ибо творческое – в значительной степени сублимация эротического. Гениальное и сексуальное намного ближе друг к другу, чем это может казаться.
Мне не хочется углубляться в сферы классического психоанализа, вместо него воспользуюсь поэзией. И не эротической, а сверхэротической. На том уровне, когда эротика проявляется как высшие знаки культуры.
Так ночи летние, ничком
Упав в овсы с мольбой: исполнься,
Грозят заре твоим зрачком.
Так затевают ссоры с солнцем.
Так начинают жить стихом.
Не хочется даже обсуждать эти строки из стихотворения Бориса Пастернака.
Потому что, совершив подобное, я немедленно опустил бы великий творческий эротизм этих стихов на землю.
Всякое непоэтическое прикосновение к этому невероятному Вселенскому эротизму уничтожит искусство.
Я позволил себе только выделить самое эротическое слово, которое может помочь пониманию того, НАСКОЛЬКО это эротично.
И еще один стих:
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа.
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной…
Я вообще боюсь комментировать этот стих, но, я знаю, кто-нибудь обязательно скажет, что эротизм этого гениального творения из четырех строчек Осипа Мандельштама притянут мною за уши.
Как и в первом варианте, использую выделение шрифтом. Но только не одно, а целых три. Объяснять не буду, ибо, как сказал А.С. Пушкин, поэзия выше нравственности.
Я не случайно выбрал стихи, в которых нет открытых эротических мотивов, ибо эротика в них сублимирована (не скрыта, нет, а именно сублимирована).
Как Пастернак, так и Мандельштам всегда были невероятно эротичны, на высочайшем поэтическом, жизненном и концептуальном уровне. Перед нами в первом случае – поэтическая эротика, во втором – глубоко концептуальная. Творческий человек эротичен на всех уровнях. Но если жизнь «не требует поэта», то все уровни вторгаются в
