не гладила по старой памяти, боялась, что вред им какой причинит ненароком, больше с конюхами толковала. Спрашивала, не встречали ли они одного парня, ее знакомца, годов двадцати трех, тоже конюха, с добрыми зелеными глазами, такого лопоухого? Имена разные придумывала, вдруг угадает, не жил же он по-прежнему Иваном — такое-то имя редкое враз на него выведет.

Да, никто не откликнулся, не припомнил конюха лопоухого.

Не знала Нежданка, что дальше будет, боялась загадывать. Шестнадцатый год ей пошел. Барабан уже в грудь упирался. Как придавит посильнее, так и вспомнит, что она девка. Волосья стригла по-прежнему, не очень коротко — до плеч оставляла, даже путать их начала на старый лад, косицы чудные короткие плести. Нравилось ей за патлами от людей хорониться. Колпак нахлобучит, и не видно почти ничего, так кончики косиц во все стороны торчат, но глаза, что льдом горят, прикрывают. Нелепицы разные скоморохам к лицу, у них чем чуднее — тем лучше считается, людЯм веселее.

За два года и личико поменялось, округлилось как-то, губы алым цветом зарделись. В какие балахоны ни рядись, а все фигурка девичья проступает. Наверное, одна такая девка во всем княжестве, которая красу свою заморозить хочет. Боится сама себя, молит Макошь повременить, так щедро красотой девичьей не одаривать.

Догадаются, поди скоморохи скоро, что она — девка, придется и от них сбежать. А как жить одной? Что она умеет? Чем прокормится?

Балуй, Телепень, Свиря и особенно Шульга за два года ей как братья родные стали. Жердяя она не любила за то, как он с Гуляшей обращается, да старалась виду не подавать. К медведю прикипела, как Забава к Тишке, радовала косолапого, чем могла. Небалуй такой скучный, просто никакой оказался, сторонилась его. А вот Урюпе и Пересмяку не доверяла, беды от них ждала.

Глава 27. Пустые надежды Надеи, или Как там мои?

Весной, в начале травня, снова скоморохи в «Хохотушке» остановились после того, как в Коромыслях и Небылицах выступали. Поспелку слишком маленькой деревней Балуй посчитал, решили туды не заезжать. Нежданка только порадовалась от энтого. Не представляла, как плясать перед людьми, которые ее сызмальства знали, перед родными братьями и сестрами, дядьками и тетками по отцу и по матери. Да, они ж ее под любой маской признают — по голосу, по походке, по привычке подбородок задирать… Кто-нибудь зоркий уж найдется.

Одно ей покоя не давало, — может, хоть Надейке — матери родной Ваня за эти два года весточку прислал, знак какой подал, напомнил о себе.

Да, и как судьба у братьев-сестер сложилась, тоже знать хотелось. Ночь не спала Нежданка, ворочалась с боку на бок, коленками об барабан стукалась, а потом все ж таки решила отпроситься у огневого. На два часика, не больше, в Поспелку съездить надобно — так сказала. Мол, девка ему, Озару, одна понравилась, сказала, что из Поспелки, хотел бы он ее сызнова повидать, получше познакомиться.

Как стучало сердце, когда на попутной телеге подъехала она к опушке ближнего леса… Листики молодые уж давно проклюнулись, травушка-муравушка ковром легла. Все, как прежде здесь, разве что качель на высоком дубе с краю пригорка больше не вешают, так то еще при ней перестали. Дома родного нет, что дедуся строил, — ничего не осталось, даже печку на кирпичи растащили. Все бурьяном заросло на их прежнем огороде. Яблонька вон только и осталась, бутоны набирать начала.

Защипало в носу, воздух резко закончился. За все два года не случалось больше с Нежданкой приступов, чтоб небо кусками глотать. Подумала она даже, — может, отступилась от нее сила дикая. Ан-нет. Бросилась на траву, лицом в землю уткнулась, разрыдалась. Но не закричала звериными голосами, сдержалась как-то.

Зашла к Надейкиной калитке сбоку, не пошла через старый огород — там точно совой раскричится.

Постучала. Еще разок.

Наконец, вышла она. Так постарела Ванькина мать за два года, волосы совсем седыми стали, вон прядки из-под платка выбиваются.

— Что тебе, паренек? — удивилась.

Не узнает.

Потом просветлела лицом и спросила дрожащим голосом:

— Может, весточку какую принес? Вы, скоморошки, чай, много колесите по долам и по весям, может, сынка моего, где встречал? Ванькой кличут… Ухи у него еще такие приметные…

Не знает мать ничего — поняла Нежданка. Давно про Ваньку сама не слышала.

Покачала головой, — мол, нет, не знаю такого. Тут же у Надеи и взгляд погас.

— Тететька, а меня Озаром кличут, — тихо сказал скоморошек. — Не припомните такого?

Закрыла Надея рот платком, чтоб не закричать. Калитку отворила, гостя впустила.

В избе уж она только Нежданке на шею бросилась, стала обнимать, целовать да рассматривать.

— Вот уж какой славный светлячок ко мне в избу залетел! Какой же день сегодня чудесный, — все причитала. — И яблонька ваша зацветает, два года после пожара ни одного бутончика не дала, а в этом году, как прежде… Не поняла я, старая, что знак мне то был…

Нежданка грустно улыбнулась и стянула колпак с бубенцами. Так неуместно было в этом дому звенеть, как на ярмарке.

Надея грустно улыбнулась, увидев по-прежнему короткие волосы Нежданки.

— Мало времени у меня, — сразу честно сказала гостья. — На пару часов всего отпросилася, уезжаем мы сегодня.

— А ты что ж теперь…? — Надея даже не знала, как спросить.

Нежданка снова кивнула.

— Частушки пою, вприсядку пляшу, колесо верчу, да в барабан стучу, — ответила девчонка. — Прибаутками уже разговариваю.

— Значит, все мальчонкой по белу свету бегаешь? — покачала головой баба.

— Да, скоро уж не получится, согласилась — Неждана.

Натянула рубаху синюю, чтобы та грудь обтянула, звякнули бубенцы на рукавах. Сама вздрогнула почему-то.

— Сколько ж годков тебе уже? — спросила Ванькина мать.

— Пятнадцать зимой было, — ответил скоморошек.

— А Ванечке двадцать три по осени исполнилось, — эхом откликнулась Надея.

— Да, я вот и пришла про него узнать, — зашептала Нежданка. — Хоть что-то…

— Не ведаю ничего, — помрачнела соседка. — Слышала только, что все знают, — коня какого-то свел, за то его казнить собирались, а он чудом убег.