Шрифт:
Закладка:
Напечатав тексты, он разорвал страницу, вырезал отдельные вопросы, установил первый вопрос на табло и, задержав дыхание, нажал на кнопку.
Табло вспыхнуло на короткий миг, щелкнуло реле, и из перегородки показался язычок бумаги. Он оторвал листок быстрым движением руки. Листок был пуст. Он заменил первый вопрос вторым, потом второй — третьим. Один раз ему показалось, что машина заколебалась, но ничего не произошло: листок бумаги был все так же девственно чист, как и два предыдущих.
— Вот и жалуйся потом, — что ты слишком загружен, — тихо сказал он машине, которая смотрела на него своим сине-зеленым глазом.
Вернувшись к печатной машинке, он напечатал свой собственный код и допечатал к нему первый вопрос:
"КОГО Я ДОЛЖЕН УБРАТЬ, ЧТОБЫ СТАТЬ ПРЕЗИДЕНТОМ?"
Снова разорвав листок, он установил его на табло и нажал кнопку. Табло осветилось, реле щелкнуло, из прорези показался язычок бумаги. Он: быстро оторвал его и прочел ответ, напечатанный в кавычках:
"ДЖОНА ДОУ"[22]
Пробормотав: "Все понял, Чарли", он напечатал и установил таким же образом на табло следующий вопрос:
"ЕСЛИ Я УБЕРУ ПРЕЗИДЕНТА, ЧТО Я ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ, ЧТОБЫ СТАТЬ САМЫМ ВЛИЯТЕЛЬНЫМ ЛИЦОМ В СТРАНЕ?"
Ответ последовал через секунду:
"СОБЛЮДАТЬ УСТАНОВЛЕННЫЙ РЕЖИМ ДО ДНЯ ВАШЕЙ КАЗНИ".
Джонс попеременно смотрел то на один листок, то на другой, в то время, как ответ медленно, доходил до ею сознания, потом разразился гомерическим хохотом, на грани истерики. Он все еще смеялся, когда третий вопрос, перед которым все так же стоял кодовый номер Джонса, лег на табло:
"УСИЛИТ ЛИ ЛАГЕРЬ МИРА МОЕ ПРИСОЕДИНЕНИЕ К ХЕННИ?"
На этот раз четкое и категоричное НЕТ не нуждалось в комментариях. Смеяться уже не хотелось.
— Тебе ведь тоже это не кажется смешным, — сказал он машине почти ласково, в то время, как неприятный холодок пробежал у него по спине.
Для Джонса и ему подобных Хенни мог значить все, что угодно, только не шутку. Ему случалось проснуться иногда ночью в холодном поту, с бьющимся сердцем и мыслью о том, что только что ему приснился Хенни. В таких случаях он предпочитал не спать до утра, и это было лучше, чем снова погрузиться в кошмар с лицом святого сторонника природы, мелодичным голосом и длинной седой шевелюрой (какой великолепный Мастер мог создать такое совершенство?). Преподобного Освальдуса Диминга Хенни, великолепного изобретателя, воплотителя, продавца и коммерческого агента не менее гениального "Плана Мира". Ранее в стране уже был человек, который объединил под своим началом часть населения, выдвинув лозунг "Вы все сами себе начальники", но до власти он не дошел, так как одного лозунга явно недостаточно, чтобы заниматься политической философией. Другой восстановил одних против других и, заставив их драться, объявил себя судьей и защитником, нечего план также провалился, потому что страх — плохое подспорье для развития экономики. Что касается Хенни, то он использовал одновременно обе эти тактики, не говоря уже о том, что и сам он был неплохим стратегом. Один его внешний вид принес ему такое число голосов не слишком разборчивых избирателей, как если бы он был Рудольфом Валентино и Альбертом Швейцером одновременно. Его позиция в поддержку абсолютного изоляционизма была очень соблазнительна для правых, а идея об одностороннем, немедленном и безусловном разоружении восхищала левых. Предложив отдать на нужды исследований треть оборонного бюджета, отменить внешнюю торговлю и поручить лабораториям внутри страны разработать все то, что необходимо для существования нации, чтобы она могла жить в режиме полной автаркии, он привлек на свою сторону армию научных работников и технических специалистов. Что же касается остальных, ни левых, ни правых, ни ученых, он приманил их простым обещанием общего сокращения налогов. Но самым лучшим или, вернее, худшим во всей его деятельности стал "План Мира", который как Стервятники, Так и Голубки воспринимали с одинаковым воодушевлением, и который состоял в том, что предлагал — о, высший суд! при первой опасности просто взорвать страну, чтобы врагу достался лишь пепел и не представляющие интереса развалины. Вот таков (а будущее развитие всегда пугает) был этот фантастический план, наиболее гнусный в истории Человечества, в котором сочетались апокалипсис и лучший мир, лозунги "Объединяйтесь" и "Каждый за себя"; ненасилие и ксенофобия, "Пусть живут" и "Убить их всех", короче говоря, сам черт ногу сломит.
— Очень интересная история, — сказал он машине, когда способность мыслить снова вернулась к нему, — но это все равно никак не объясняет твоего нежелания отвечать моим клиентам. Хотя в определенном смысле тут я даже с тобой согласен…
Он взял стул, сел лицом к перегородке в самом центре святилища и сложил руки на груди. В течение нескольких минут человек и машина хранили полное молчание.
— Хорошо, — сказал в конце концов Джонс, — если бы ты был человеком, настоящим живым человеком, что бы я мог тебе сказать? Я сказал бы, что ты парень умный, но упрямый как осел.
"А вообще, как я веду себя с людьми? — спросил он себя. Зачем этот вопрос? Я это и так знаю: я говорю то, что надо, задаю нужные вопросы. Так же и с ОРАКУЛОМ. Я у него спрашиваю, что не так, а он мне отвечает, что все нормально. Какая упрямая ослиная голова!
Нет, неправильно. Мне надо поставить себя на их место. Мне надо влезть в их кожу, слышать их ушами, смотреть их глазами Я смотрю их глазами".
Он оттолкнул стул, взял в руки вопрос адмирала, вернее, вопрос, перед которым стоял номер кода адмирала, установил его на табло, потом присел, уперев спину в перегородку, и просунул голову в пространство между листком с вопросом и линзами. Он видел теперь то, что видел ОРАКУЛ. Он смотрел глазами Оракула. Табло. Листок бумаги. Голая, неприветливая комната. Противоположная стена. И…
От этого у него перехватило дыхание. Глаза его округлились. Когда он снова обрел способность говорить, он произнес то, что только и могло прийти ему на ум:
— Этого еще только не хватало! Ей-богу, Чарли, лучше бы меня повесили!
Адмирал явился первым. Джонсу надо было многое сделать после тою, как он покинул ОРАКУЛА, но он оказался более резь, чем его посетитель, и ею несколько более, чем обычно, частое дыхание было скорее похоже на дыхание человека, только что вышедшего из сауны или из массажного кабинета.
