Шрифт:
Закладка:
Эрлкинг говорил о ее деревне так, как будто та кишела крысами и утопала в отбросах. На самом же деле, несмотря на некоторые суеверия и недоверие горожан, Серильде всегда казалось, что это очень милая деревушка.
Впрочем, дело было совершенно не в этом. Неужели он действительно настолько глуп? Неужели может всерьез думать, что все сомнительные прелести существования в этом замке могут заменить ей украденную настоящую жизнь?
Серильда подалась вперед.
– Моя челядь – измученные призраки, которые куда охотнее последуют за фонарем бога смерти, чем притащат мне пару туфель. Мои слуги – это те самые дети, которых ты убил и продолжаешь использовать против меня. И конечно, я никогда так не обедала в Мерхенфельде. Там я наслаждалась сытным рагу из тушеной репы у уютного очага рядом с моим отцом, которого ты тоже убил.
Ольховый Король долго изучал ее, а потом перегнулся через стол и положил свою прохладную ладонь на ее руку. Серильда напряглась. Пока она говорила, она сама не осознавала, что сжимает в руке обеденный нож так, словно всерьез намерена им биться насмерть.
– И все же, – мягко спросил король, – плохо ли обращались с тобой?
Серильда не знала, что сказать. Сейчас он казался ей искренним, и у нее возникло странное чувство, что он в самом деле пытается сделать ей что-то приятное. Отсюда и ее любимая еда, и свечи, и весь этот разговор. Но какова его цель? Король никогда ничего не давал, если не рассчитывал получить взамен больше. Все это очень напоминало ловушку, но Серильда не могла понять, в чем подвох, и поэтому не знала, как избежать опасности.
– Вовсе нет, – наконец сказала она, отнимая руку, но позволив себе немного улыбнуться, как будто у нее улучшилось настроение. – Ко мне относились с величайшей добротой и уважением. Каждый день в этих стенах был полон забав и удовольствий, ранее неизвестных этой смертной простушке.
Благодарение ее крестному – Эрлкинг кивнул, как будто рад был это слышать. Она с трудом удержалась, чтобы не вздохнуть от облегчения, когда король вернулся к еде и занялся разделкой куска дикой кабанятины на своей тарелке.
– Я иногда задавался вопросом, – заговорил он, обмакивая мясо в подливу, – скучаешь ли ты по своему возлюбленному.
Серильда в смятении замерла, уставившись на кусок мяса на конце его ножа.
– Возлюбленному?
Отправив мясо в рот, он указал острием ножа на ее живот.
Только мгновением позже она догадалась, о ком идет речь.
Ну да, отец ее ребенка. Эрлкинг думал, что это был простой деревенский парень, с которым Серильда сошлась на одну ночь. Ничего существенного. Ничего важного.
– Да нет. – Серильда подхватила на кончик своего ножа несколько горошин в масле. – С чего бы мне по нему скучать?
Эрлкинг издал неопределенный горловой звук.
– Дамы порой бывают сентиментальны.
Она бросила на него раздраженный взгляд.
– По-разному бывает.
– Каким он был?
Она пожала плечами.
– Что именно вы хотите узнать?
– Он был мил, обаятелен?
Серильда невольно представила себе Злата. Но сразу же поторопилась стереть возникший мысленный образ, опасаясь, что даже мысль о нем выдаст правду, которую ей так важно скрыть.
Вместо этого она подумала о Томасе Линдбеке, старшем брате Ханса. Когда-то она считала, что влюблена в него, – кажется, целую жизнь тому назад. Она отстраненно подумала о том, женился ли он на той девушке, которая ему нравилась. Работает ли он на мельнице, раз отец Серильды, мельник, исчез и больше не вернулся. Течет ли жизнь в Мерхенфельде по-прежнему, или горе от потери пятерых невинных детей, загубленных Дикой Охотой, оставило на жителях неизгладимый след.
– Он был… довольно милый.
– Красивый?
О, как Серильде хотелось бы изобразить равнодушие, ведь и вопрос был задан так, будто он ничего не значил. Но она снова поймала себя на том, что думает о Злате, и жаркий румянец невольно залил ее щеки.
– Он не идет ни в какое сравнение с вами, милорд, если вы об этом.
Его глаза сверкнули.
– Но ты любила его?
Любовь.
Совершенно неожиданное, это слово пронзило ее, как стрела. Как ответить на такой вопрос? Серильда почувствовала, как пустота на месте ее сердца забилась чаще.
Она любила его?
Любила Злата?
Если быть до конца честной с собой, Серильда сомневалась, что любила его в ту ночь, когда они бросились друг к другу в объятия. Тогда она желала его. Вожделела. Она страстно хотела испытать с ним что-то совершенно новое для себя, для них обоих. И ни разу не пожалела об их близости, ни тогда, ни сейчас, несмотря на все невзгоды, которые обрушились на нее с тех пор.
Но любила ли она его?
Не совсем. Любовь растет постепенно, из общих воспоминаний, общих историй, общего смеха. Любовь означает знать за человеком тысячу вещей, которые безумно тебя раздражают, но все равно хотеть быть с ним каждый день и каждую ночь. Утешает обещанием, что кто-то всегда будет на твоей стороне, примет тебя, несмотря на все недостатки. А может, даже не «несмотря», а за них.
Злат ей такого не обещал, несмотря на все, через что им пришлось пройти вместе. Несмотря на то, что одна мысль о нем наполняла тело Серильды предвкушением и желанием вновь оказаться с ним рядом.
Так что, возможно, между ними не было настоящей любви. Но посаженное семя продолжало расти. Оно росло с каждым днем, расцветая во что-то неожиданное, пугающее и настоящее. Ее вожделение превратилось в нежность. В невероятное желание увидеть его свободным и счастливым – неважно, с ней ли он будет свободен и счастлив.
Была ли это любовь?
Серильда не знала. Но у нее не было другого имени для этого чувства.
– Ты почти убедила меня, что больше ничего к нему не чувствуешь, – заговорил Эрлкинг, острыми зубами отрывая от стебля темно-лиловую виноградину. – Теперь я вижу, что это неправда. Интересно, о чем еще ты мне лгала…
– Что вы «видите»? – перебила Серильда, удивившись тому, какой сильный гнев ее вдруг охватил. – Вы ничего не могли увидеть.
– Ты удивишься тому, сколько всего я могу. – Он изогнул губы, как бы поддразнивая ее.
– Почему мы вообще взялись это обсуждать? Разве это важно?
– Считай это интересом к ребенку, а, следовательно, и к его отцу. Я хочу знать, чего ожидать.
Серильда тяжело сглотнула. Она старалась поменьше думать о том, какие черты малыш унаследует от отца.
