Я был лишь одним из нескольких профессионалов, вовлеченных в дело Свеньи (более того, я даже не был лечащим психиатром Хельмута), однако не мог не заниматься самокритикой. Эта однодневная поездка дала мне чувство цели, какими бы тщетными ни были мои попытки повлиять на ход событий задним числом. К сожалению, прошлое изменить нельзя. Смерть может наступить мгновенно, и, думая о Свенье, я гадал, как этого можно было избежать.

У меня не было времени обойти галерею Уффици и прогуляться по площади Синьории, поэтому я упустил возможность насладиться художественной местью женщин жестоким мужчинам. Артемизия Джентилески написала картину, на которой Юдифь обезглавливает тирана Олоферна, а Донателло создал бронзовую скульптурную группу с таким же сюжетом.

Вместо этого я целый день провел на конференции на окраине города. Хорошо помню настоящий итальянский эспрессо в крошечных пластиковых стаканчиках, который был так далек от водянистого кофе, подаваемого на конференциях в Великобритании. Однако я не запомнил ни одного выступления за исключением доклада о вампиризме и ликантропии. По чистой случайности там оказался Брюс, один из младших психиатров бригады, лечившей Хельмута и наблюдавшей за ним. Когда мы заговорили о случившемся, он сразу понял, почему я тревожусь, и поделился со мной последними новостями. Он сказал, что предупреждение Свенье было сделано и задокументировано, что вариант с принудительным лечением рассматривался и так далее.

Хотя я испытал облегчение, узнав, что наши спины прикрыты, это не помогло мне перестать размышлять о страшном исходе. Двухнедельный отпуск все равно был испорчен, несмотря на чудесную солнечную погоду.

Таким образом, дело Хельмута и Свеньи осталось со мной. Судебные психиатры всегда относятся к патологической ревности очень серьезно. Когда о ней становится известно во время опроса, у нас волосы встают дыбом (особенно у меня после дела Хельмута, которое я часто привожу в качестве примера стажерам). Максимальную безопасность обеспечивает лишь географический метод, то есть разведение партнеров на физическое расстояние, например путем госпитализации или судебного запрета на приближение.

Психиатры часто видят случаи, где что-то пошло не так, поскольку пациенты вроде Хельмута в итоге оказываются в психиатрической больнице. Однако раздражает, когда коллеги, не специализирующиеся в нашей области, не воспринимают тревожные сигналы всерьез.

Вскоре после Хельмута меня попросили встретиться с Эндрю, который после проигрыша любимой команды в финале Кубка Англии по футболу напал на свою девушку Сару и поверхностно порезал ей горло. Затем он выбежал на дорогу перед автобусом, который, к счастью, ехал медленно. После этого его и Сару доставили в отделение неотложной помощи одной из лондонских больниц.

Девушка не хотела, чтобы на ее партнера заводили уголовное дело, и местная психиатрическая бригада допустила здесь ошибку. Она уговорила полицию не вмешиваться, заверив ее, что служба психиатрической помощи справится с ситуацией. Как ни парадоксально, именно вовлеченность системы уголовного правосудия привлекает к делу внимание службы психиатрической помощи, потому что возбуждение уголовного дела – это одно из условий вмешательства судебных психиатров. Таким образом, если дело не заводят, случай перестает быть приоритетным, даже если жестокое поведение действительно вызывает беспокойство. Это может показаться странным, но это извечная проблема в психиатрии. Отчасти это связано с тем, что, когда кто-то вроде Эндрю получает психиатрическую помощь, полиция переключается на более важные дела.

Как я уже говорил, за последние 8–9 лет получить доступ к услугам психиатров стало труднее из-за разделения службы психиатрической помощи. Специалисты начинают спорить, кто за что отвечает, еще до того как проведена оценка пациента. Если упустить бред, связанный с психозом, последствия могут быть очень серьезными, вплоть до убийства. Я заметил, что бригады, оказывающие помощь пациентам с обострением психических расстройств (не совершившим преступлений), часто загружены, что у них совсем нет времени на тщательную оценку анамнеза и психического состояния. Национальная служба здравоохранения настолько жестко сокращает число мест в больницах, что иногда кратковременное добровольное пребывание в лечебном учреждении невозможно. Однако даже относительно короткая госпитализация позволила бы провести более тщательную оценку риска.

Это был как раз такой случай. Никто не собрал подробный психиатрический анамнез Эндрю, и с его девушкой Сарой не связались, чтобы узнать, что ранее с ним происходило.

Через несколько недель после инцидента было принято решение о том, что, возможно, было бы неплохо провести судебно-медицинскую оценку риска. Сделать это должен был ваш покорный слуга. Я провел опрос в кабинете без окон, спрятанном в глубине амбулаторного отделения больницы. Эндрю утверждал, что все случилось лишь потому, что он выпил слишком много, и отрицал какую-либо вражду между ним и Сарой, однако юноша показался мне настороженным, а его ответы – уклончивыми.

С его разрешения я позвонил девушке, чтобы получить дополнительную информацию. Меня крайне обеспокоили ее слова о том, что ранее она уже подвергалась жестокому обращению с его стороны. Он обвинял в изменах, стремился ее контролировать и угрожал причинить вред. Она заверила меня, что никаких оснований для обвинений в неверности не было. Пострадавшая была сыта по горло, и ей хотелось решить эту проблему.

Итак, Эндрю напал на Сару с ножом, однако это вряд ли имело отношение ко второму голу Фредрика Юнгберга из «Арсенала» в финале Кубка Англии, из-за которого команда «Челси» потерпела поражение. На самом деле это было вызвано исключительно патологической ревностью юноши.

Я незамедлительно принял меры: поспешно завершил оценку риска и разослал отчет всем, настоял на том, чтобы предупредить Сару, и, после того как социальный работник в полной мере осведомил ее о риске, девушку направили в организацию, помогающую жертвам домашнего насилия. Эндрю предложили лечение, однако он отказался. После очередного опасного инцидента его принудительно поместили в психиатрическую больницу, но он оттуда сбежал. Последнее, что я слышал о Саре, – это то, что она в безопасности.

Мои действия, однако, подверглись критике со стороны коллеги из кризисной психиатрической бригады, который жаловался, что мой отчет «имел большой вес».

На это я мог лишь ответить: «Я чертовски этому рад».

Домашнее насилие в отношениях может начаться слишком скоро: блаженной идиллии резко приходит конец. Гнев, подпитываемый ревностью, перерастает в ссоры, избиения, изнасилования и, наконец, убийство. Обвинения в неверности – обычное дело, даже со стороны тех, кто сам изменяет. Иными словами: «Я получаю то, что хочу, включая тебя, но ты должна быть верна мне». Эгоцентричность и нарциссизм – это распространенные черты у преступников многих типов, начиная с домашних тиранов и заканчивая массовыми убийцами и школьными стрелками.

Неужели дело в токсичной маскулинности? Произошло ли возрождение мужских гендерных ролей, согласно которым мальчики и мужчины должны быть альфа-самцами и из всех эмоций давать волю лишь гневу?