— У Бертье и Рене люди хороши, люди Брюнхвальда так и вовсе отличны, а твои людишки, ротмистр Роха, дрожат.

— То по первости. Не были в деле, вот и дрожат. Ничего, это до первой крови, — отвечал чернобородый ротмистр по прозвищу Скарафаджо.

— Смотри, чтобы до дела не разбежались.

— Бошки поотрываю, — обещал Роха, так уминая бобы, что вся борода была в них.

Вот в этом Волков был уверен, уж кем-кем, а трусом Скарафаджо не был, и мягким его назвать ну никак язык бы у кавалера не повернулся. Сказал, что поотрывает — значит поотрывает. В нем Волков был уверен больше, чем в Рене и Бертье, их-то он в деле не видал.

Он, конечно, надеялся, что никакого настоящего дела не будет, Сыч говорил, что ярмарка стоит на отшибе, никакого крупного города рядом нет, только села, значит, большого отряда врага ждать им не нужно, но все равно готовым надо быть всегда. И готовым, и острожным. И если нужно, то чтобы стрелки в тяжкий момент стреляли, а не разбегались. И Волков не знал второго такого человека, который трусов остановит лучше, чем Роха.

Слова Сыча это одно, а видеть все своими глазами — это совсем другое. Он взял Сыча, Максимилиана и еще шестерых солдат с собою в лодку и поплыл вниз по реке, к ярмарке, к деревне Милликон.

Плыли недолго, прежде, чем Сыч заговорил, указывая на левый берег:

— Вот, экселенц, место, лучше которого нам не сыскать.

Берег был покат и удобен для остановки лодок и барж, а за берегом обширный луг.

— И дорога тянется, тянется отсюда до самой ярмарки, — продолжал Фриц Ламме. — Одна миля, и мы там. А места для стоянки тут предостаточно.

Да, так и было, Волков это и сам видел.

— А чуть дальше все, — говорил Сыч, указывая рукой, — вон, уже мостушки начинаются, там толчея, лодки и баржи борт к борту стоят.

Река медленно несла их, поднося все ближе к ярмарке, что растянулась вдоль берега. И вправду, весь берег был застроен пирсами, причалами, мостками для швартовки всего, что может плавать по реке. И почти все места были заняты. Лодок и барж было так много, что в некоторых местах невозможно было пристроить к причалам еще одну даже самую узенькую лодчонку.

— Богатая, видно, ярмарка, — разглядывал причалы кавалер.

— О! — Сыч рукой махнул. — Народу тьмы. Там, на берегу, одних корзин с углем тысячи необъятные. А еще бочки с дегтем да доски с брусом горами сложены. Там есть, что взять.

— Ты что, дурак? — вдруг насторожился Волков. Он даже развернулся к Сычу. — Мы же не за дегтем с углем сюда пришли, там что-нибудь ценное-то есть?

— Да не волнуйтесь, экселенц, там менял целая улица сидит, торговцев мехами тоже, есть, что там взять, есть, — засмеялся Фриц Ламме, видя, как встревожился кавалер. — Пограбим вволю.

Тут их обогнала лодка, а еще одна проплыла им на встречу. По берегу бурлаки тянули баржу, в лодках и на баржах, что стояли у пирсов, копошились люди, что-то грузили в них, что-то выгружали.

Так они проплыли всю ярмарку, и никто на них не обращал внимания. Тут таких лодок были десятки.

— Все, — наконец произнес Сыч, — вон он, конец. Кончилась ярмарка.

Вот теперь Волкову было все ясно, он увидал то, что хотел увидеть.

Он еще поразглядывал левый берег: людей, штабеля товаров, лодки у реки и лавки, что стоят наверху, над рекой, в общем, ему все было ясно, он сказал:

— Поворачиваем.

Вниз течением их несло, теперь же солдатам пришлось налечь на весла. Когда лодка проплывала мимо удобного для высадки места, о котором говорил ему Сыч, кавалер сказал двум солдатам, что не сидели на веслах:

— Вот, вы двое, мы вас сейчас высадим, соберите дров, как стемнеет, запалите костер. Дров соберите, чтобы надолго хватило.

Мы высаживаться ночью будем, должны точно знать, где в темноте высаживаться.

— Умно, экселенц, — согласится Сыч. — Как увидим огонь, значит, напротив наше место и будет.

Они высадили солдат и уплыли к Рыбацкой деревне. Там и сошли на берег. Оттуда кавалер послал человека вверх по реке, к лагерю Рене, с приказом плыть вниз, как только начнут спускаться сумерки.

Ночь была теплая и звездная. Солдаты выгоняли обоз на самый берег. Выходили, сами ждали лодок и барж Рене. Ни суеты, ни шума, все на удивление было тихо и толково. Словно люди, собравшиеся с ним, делали это уже не раз. Максимилиан и Увалень помогали Волкову надеть доспех и ваффенрок[11] поверх лат, опоясаться мечом.

Первая баржа с людьми Рене пристала к берегу, и он сразу взошел на нее. Там был его конь, именно на ней Волков и отплыл вниз по течению, к месту высадки.

Солдаты, оставленные на правом берегу жечь костер, делали то, что требовалось. Еще издали все его увидели. Волков и Рене были на носу баржи. С ними были Максимилиан и один из сержантов Рене.

— Держись ближе к левому берегу, — крикнул кавалер.

Баржа послушно пошла налево. Кормчий сам стоял на руле.

Он, конечно, был недоволен всем этим предприятием, знай он раньше, в какую авантюру его втягивают, никогда бы не согласился, но теперь перечить не смел, уж больно серьезны были господа, что руководили делом. Попробуй, откажи таким — полетишь за борт с распоротым брюхом.

Теперь было самое волнительное время. Берег, земля врага — вот она. И именно сейчас и станет ясно, как пройдет их рейд. Не встретит ли земля врага их арбалетными болтами из темноты, пулями аркебузными, пиками и алебардами на берегу. Знает ли враг об их деле или спит себе спокойно под теплыми перинами?

Вот это волновало кавалера. Он всматривался в темноту.

Вслушивался, сняв шлем и подшлемник. Нет. Ничего. Темнота.

Тишина. Никто, кажется, не ждал их. Если это так, если враг не знает о его замысле, то это уже половина успеха. Пусть они и дальше спят под своими перинами.

И вскоре нос тяжелой посудины с шелестом ткнулся в песок. Как раз напротив яркого костра, что горел на противоположном берегу.

С носа баржи тут же упал на землю сходень, и как он этого и хотел, Волков первый пошел по нему.

Все, что они делали до сих пор, было их личной забавой: они водили солдат по своей земле, плавать по общей реке тоже не возбранялось, но теперь… Теперь все было по-другому, он, Иероним Фолькоф, рыцарь божий и вассал герцога Ребенрее, с оружием в руках