— Ты чего опять встал? — мягко подтолкнула меня сзади Ганька. — Засмущался, что ли? Так вон с охламона пример бери. Ещё войти толком не успел, а уже лопает за семерых.

— Оголодал малёха, — ничуть не смущаясь, прочавкал Гонда и, потянувшись к глиняной бутыли, добавил: — Ты дружка моего не обижай. У него энто дело в первый раз будет. И Нинке скажи, чтоб поласковей была, — он недоуменно огляделся вокруг и спросил: — А где она кстати? И кружки только две на столе стоит.

— Будет ему Нинка, — Ганька слегка прижалась ко мне и, ласково потрепав за волосы, ещё раз подтолкнула в комнату. — Садись вон к столу. Поешь пока, — и, повернувшись к Гонде, ответила: — С Нинкой я договорилась. А тока уверенности не было, что ты не один придёшь. Вы же все напуганные там. А Нинку позвать недолго. Ты же знаешь, она по соседству живёт.

Я сел на узенькую скособоченную лавочку, взглянул на весело скалящегося Гонду, ласково с какой–то жалостью смотрящую Ганьку и почувствовал, что меня начинает отпускать. Слишком велико было напряжение последних дней, подспудно не давая расслабиться. Слишком велик страх, снова оказаться в подвале с цепью на ноге и пониманием полной безвыходности своего положения. Это ведь чудо, что Гонта меня тогда выручил. А чудес как известно не бывает. Вот и получается, что я дважды обязан этому худенькому весёлому парнишке; за то, что в подвале не бросил и за столик этот, пусть скудно накрытый и со свечкой коптящей вместо яркого светоча, но зато впервые дающий почувствовать себя в безопасности. Человеком себя почувствовать, а не зверем загнанным. От избытка чувств защемило в груди. К глазам подступили слёзы. Чувствуя, что сейчас могу разрыдаться, я закусил губу и потянулся к грубо нарезанным кускам сала.

— Ну чего уставился? — вызверилась на Гонду Ганька. — Не видишь, тяжко ему. Вару давай наливай. С него быстро отпустит, — и, грустно посмотрев на меня, покачала головой: — Молоденький какой. Жалко прям! Как кличут то хоть тебя?

— Вельдом меня зовут, — сквозь зубы процедил я и, сгорая от злости и стыда за себя, залпом выпил поднесённую Гонтой кружку. Сопли он, видишь ли, распускать надумал! Тряпка!

Напиток был не менее противный, чем тот, которым нас Никодим потчевал, но дело своё знал. Сначала полыхнуло в горле, заставив, судорожно потянуться к закуске, затем раскалённой лавой ухнуло в желудок и, наконец, тёплой волной разошлось по всему телу. На душе сразу стало легче и спокойнее. Оно и правильно. Все проблемы будут завтра, а сегодня мы просто отдыхаем.

— Что друже, полегчало? — засмеялся Гонда, вновь наполняя мою кружку. — Лучше Антипа в деревне никто вар не делает!

— Жалко–то как, — вновь покачала головой Ганька. — Вот ведь доля нелегкая досталась!

— Ты лучше меня пожалей! — приобнял её, смеясь Гонда. — А его Нинка жалеть будет. Чего расселась то? Давай, зови соседку свою.

Ганька вышла, тихонечко скрипнув дверью.

— Давай ещё выпьем, друже, — поднял кружку Гонда. — Нынче до утра гуляем, — и задумчиво добавил: — Когда ещё доведётся за таким столом посидеть, да баб потискать? Только Трое знают.

Мы выпили. Стало совсем хорошо. Напряжение последних дней пропало без следа. Моё нынешнее незавидное положение и более чем мрачное будущее, всё это отошло на второй план, стало каким–то далёким, незначительным. Мне стало спокойно и даже чуточку весело.

— Ты в школе за меня держись, — прочавкал Гонда, энергично обгладывая куриную ножку, — а то пропадёшь. Наивный ты и доверчивый. А тут никому верить нельзя! За шмат сала лучший друг продать может!

— И ты, значит, продать можешь? — улыбнулся я, хлопнув ладонью по столу. — Ну, за куриную ножку, например?

— А то, — согласился со мной Гонда. Он задумчиво повертел в руке куриную кость и, решительно сунув в рот, громко захрустел: — Хотя нет, — покачал он головой, — маловато будет. А вот за целую курицу продам с потрохами!

Мы весело засмеялись, выпили по третьей и плотно это дело закусили. Я удовлетворённо икнул и, потянувшись к несуществующей пуговице на рубашке, прислонился спиной к стене.

— Душновато что–то здесь, — тяжело дыша, заметил я. — И в сон потянуло.

— Так это с голодухи, — лениво заметил Гонда, ковыряясь в зубах. — Наелся с непривычки до отвалу, вот еда и тянет. Может, ещё выпьем? — он потянулся к бутыли. — Сразу отпустит.

— Да нет, — с трудом отмахнулся я. — И так голову кружит. И сил нет никаких.

— Ты смотри, — засмеялся мой друг, грохнув кулаком по столу. — Перед Нинкой не опозорься! — и подмигнул, перевалившись ко мне через стол. — Она баба сочная. Ей много надо!

— Да ну тебя, — почему то смутился я и, решив перевести разговор на другую тему, спросил: — А откуда столько закуски на столе? И свечка вон, тоже, небось, денег стоит. Ты же говорил, вдовы небогато живут?

— Так оно и есть, — согласно кивнул Гонда. — Ганька концы с концами еле сводит. Да только это не её снедь. Ей это тоже в диковинку будет. Дядька Антип расстарался. Чай не чужой я ему.

— Хорошие у тебя родичи, — проникся я, — хлебосольные. И город рядом. Глядишь, и встретитесь ещё.

— Да нет у меня больше родичей, — разом посмурнел Гонда. — Умру я для них скоро. Как только инициацию пройдём, так и умру. Так что это считай, — мой друг потряс надкушенным огурцом и бросил его обратно на стол. — Дядька Антип поминки по мне справляет. Один теперь! — пригорюнился Гонда.

— Не один, — горячо возразил ему я. — Я того, что ты меня из подвала вытянул, вовек не забуду! И тебя за друга считаю. И хоть ты и говоришь, что здесь верить никому нельзя, на меня можешь положиться. Ни в жизнь не предам и не брошу!

Я потянулся к Гонде, собираясь приобнять, не смог подняться и бессильно откинулся к стене. Что же такое то? Видать лишнего мы с Гондой приняли. Хотя по нему не скажешь — сидит, улыбается.

— Что друже, — наклонился он ко мне, — совсем разморило? — и озорно подмигнув, засмеялся: — Ничё. Сейчас Нинка придёт, расшевелит! — Гонда неспешно наклонился к столу, булькнул вару в кружку, выпил, смачно хрустнул недоеденным огурцом и задорно крикнул: — Нинка, заходи!

В скрипнувшую дверь протиснулся староста и двое рослых плечистых мужиков.

— Чего скалишься, обормот? — зло процедил Антип, недобро поглядывая на Гонду: — Сейчас вот отметелим тебя с мужиками, будет тебе Нинка!

— Так я же шуткуя, дядька Антип, — вмиг посерьезнел Гонда.

— Вот и мы сейчас пошуткуем, рёбра тебе, пересчитывая! — недобро улыбнулся староста. — Чего так рано Ганьку прислал? Я что, полночи возле дома ждать должен?

Один из деревенских амбалов маячивших за его спиной, демонстративно засучил рукава, зловеще ухмыляясь.

— Так она же вот этого жалеть удумала, — кивнул на меня Гонда. Весёлость его как рукой сняло. — Боялся, как бы лишнего чего не взболтнула. Лови его потом, по всей деревни! — и, поклонившись старосте, покаялся: — Прости дядька Антип. Вару перебрал, вот и сболтнул не подумав.