Но такую бурю эмоций от сына Кеша наблюдал в первый раз.

Мальчик сидел на полу, раскачиваясь и заткнув уши руками, да кричал на высоких нотах до хрипоты.

– Ди! Ди! – иногда проскакивало в этих воплях.

– Что за «ди»? – спросил он Татьяну – няню сына.

В моменты истерики речь Матвея менялась до неузнаваемости, почти исчезала. Оставалось полагаться лишь на интуицию и фантазию, чтобы понять, чего он хочет.

– Понятия не имею, – едва ли не плакала женщина.

Кеша сбросил пиджак на диван и осторожно, словно к дикому зверьку, приблизился к сыну.

– Матвей, – тихим голосом начал мужчина. – Скажи папе, что случилось?

– Ди! – запустил книжкой вместо ответа он.

– И чего же он хочет, Дубравин? – ядовито поинтересовалась Загорская, наблюдая за всеми безуспешными попытками мужчины успокоить сына. – Где твои воспитательские способности?

– Уйди, Инга! – рявкнул Иннокентий, а Матвей вдруг всхлипнул да затих.

– Ди… – повторил мальчик, и Дубравина осенило.

Он схватил сына на руки, чем сразу только усилил его истерику, и метнулся в ванную комнату.

Мужчина постелил мягкое полотенце и ссадил Матвея на него, дальше плотно закрыл дверь и замер в полутьме.

Дубравин консультировался со специалистами: такие скандалы у аутистов часто случались вследствие сенсорной перегрузки. Они могли привести к настоящему нервному срыву.

Дома у Матвея было свое «безопасное место». Специально оборудованная ниша в книжном шкафу, куда сын любил прятаться. В пансионате такого не имелось, и Дубравин решил попробовать воссоздать нечто подобное.

Буквально сразу истерика у сына прекратилась.

Поначалу еще слышались горькие всхлипы, но и они вскоре исчезли.

Мужчина даже задышал спокойнее.

Когда с Матвеем случалось подобное, это существенно выбивало Дубравина из колеи. И пусть он прочитал едва ли не тонну спецлитературы, чтобы быть ближе к особенному сыну, но на практике все оказалось намного сложнее, чем в книгах.

Дубравин прислонился к стене и затих. В чем-то он даже понимал Матвея: в темноте и тишине думалось намного легче. Ничего не отвлекало.

Правда, он-то как раз бежал от собственных мыслей, а так это совершенно не получалось сделать…

Через какое-то время они вернулись обратно в комнату. Сын деловито уселся на пол, высыпал вокруг себя цветные маркеры, раскрыл альбом для рисования и опять выпал из реальности.

– Что здесь произошло? – обратился Дубравин к его няне.

– Я-а…

– Не просто так же Матвей устроил истерику?

– Ой, я тебя прошу, Дубравин, – фыркнула Инга. – Что ты за расследования развел из-за сущего пустяка? Бывай ты чаще с сыном, и знал бы, что истерика – его второе имя.

– Я не тебя спрашиваю, – сказал мужчина. – Нина?

– Я не знаю, я всего-то вышла, чтобы обговорить с поваром сегодняшнее меню для мальчика, – пустилась в объяснения няня. – Матюшенька!

Пока они отвлеклись на разговор, он выбрал полем для рисования пол и собственную одежду.

– Здесь рисовать нельзя, – принялась наставлять мальчика женщина. – У тебя есть для этого альбом.

– Почему? – серьезно посмотрел на нее Матвей.

– Что почему? – не поняла Нина.

– Почему нельзя, если красиво?

– Действительно, – хмыкнул Дубравин. – И почему?

– Потому что так не принято, – сказала как отрезала Инга. – Нужно соблюдать правила, это поможет тебе не так сильно выделяться среди нормальных. Хотя… вряд ли с тобой это сработает.

Матвей нахмурился, будто бы прекрасно понял все, что она сказала.

– Сомневаюсь, что нормальность определяется соблюдением правил, – подметил Дубравин.

– Пойдем переоденемся в чистенькое? – ласково предложила мальчику Нина, и тот, к удивлению отца, не стал противиться женщине.

– Откуда у него синяки? – спросил мужчина Ингу, внимательно наблюдая за сыном.

– Откуда у ребенка синяки? Ты серьезно? – хмыкнула Загорская. – Проснись, Дубравин. Дети часто падают и ударяются, на то они и дети.

Такое объяснение его не устроило. Кешу никак не отпускало вот это отчаянное «ди – уйди» сына к матери…

– Если я узнаю, что ты ему как-то вредишь, Инга… – в голосе мужчины явно слышалась сталь.

– Монстром решил меня выставить? – вскинулась Загорская. – Он вообще-то мой сын. Не забыл?

– Учти, последствия тебе не понравятся.

– И что ты сделаешь? – сложила руки на груди блондинка. – Удовлетвори мое любопытство, Дубравин. Официально ты ему никто. Или ты уже готов признать сына? Нет?

– Не шути со мной, Инга, – процедил мужчина. – Поверь, ты не хочешь меня разозлить.

Видимо, во взгляде Дубравина было что-то такое, отчего Загорская отшатнулась.

– Прости, я что-то… – пошла на попятный она. – Разнервничалась. Когда сыну плохо, то мне тоже. Ты же понимаешь? Я же мать.

Мужчина хмыкнул, но комментировать это громкое заявление никак не стал. Вскоре они собрались с Матвеем на прогулку. Инга попыталась напроситься с ними, но Дубравин отказался.

– Я не буду мешать, – заметила Загорская.

– У нас чисто мужская компания, – развел руками Дубравин.

Правда, это Ингу не остановило. Через полчаса она присоединилась к ним в парке.

– Не рычи, – предугадала его реакцию блондинка. – Нам нужно поговорить.

– Это не подождет?

– Ты меня избегаешь, поэтому нет, – выдала она.

– И чего ты хочешь?

– Хочу обсудить будущее Матвея.

Мужчина тяжело вздохнул, настроившись на долгий и зубодробительный разговор, но его не случилось. Здесь каким-то дьявольским образом оказалась Вася. И начался персональный ад Дубравина.

Он так привык бояться, что жена узнает о существовании Матвея, что, когда это на самом деле произошло, растерял все ориентиры. Будто бы земля ушла из-под ног и небо осело на плечи.

В конце концов Дубравину пришлось отпустить Васю, чтобы не сделать еще больнее. Даже просто находиться сейчас с ним рядом супруге было невыносимо. Ненависть в ее глазах была ослепляюща, а ведь он так привык к другому чувству, что там отражалось…

– Что за история с сообщением? – тайфуном ворвался Дубравин в номер.

– Каким сообщением? – захлопала ресницами Загорская.

– Я пойду покормлю Матюшу, –  тут же ретировалась Нина с его сыном.

– Которое ты послала моей жене.

– Я ничего не посылала, – попыталась сыграть дурочку Инга.