Шрифт:
Закладка:
Можно предположить, что теоним проник к кельтам из исходного места в ту пору, пока еще существовало носовое «н». Вспомним, Кополо(н) – Аполлон. В этот ряд можно было бы поставить и подогнанное кельтами под привычное и понимаемое словосочетание имя Кухолин. Во всяком случае, основа каждого слова, согласные, не так уж и разнится: к-п-л-н и к-х-л-н. Но это может быть пока лишь на уровне нашего предположения, не более. Не будем уподобляться тем исследователям, что выводят Иско-ростень из Йошкар-Олы, даже если наш случай вызывает сомнение одной лишь согласной.
Тут не столько лингвистика обращает внимание наше на сходство, сколько функциональное тождество. Кухулин – плод инцеста. Знакомый мотив, не правда ли? Он владеет магическими приемами, умеет перевоплощаться. О том, как способно преобразовываться имя, можно судить по его хозяину – Холину – Хулину – Куланну, кузнецу, которому служит «пес». Этот герой этимологически не так далек от наших старых знакомых. Да и на слух, которому, правда, не всегда доверяем, где-то совсем близко вертятся, если не в одном ряду, то неподалеку, Кополо(н) – Купавон – Аполлон – О'Куланн – Кухоланн – Кухолин.
«Пес» посещает загробный мир. Это тоже кое-что подсказывает нам. Но мало. Всего этого очень мало для более или менее сносных выводов. Может быть, есть еще хоть что-то, хоть какой-то признак, который если и не позволит нам провести отождествление, так хотя бы выведет на новый отрезок пути?
У кельтов есть легенды о «стране блаженных» – Аваллоне. Для греков, как мы знаем, Аполлон тоже выходец из страны особого народа – Аполлонии. Память о предках, о прародине? Аваллония кельтов – одно из наиболее архаических воспоминаний-легенд. Ирландское «абал», как и валлийское «афал», означает «яблоко». А сама страна – «яблочный остров», где обитают бессмертные, в основном почему-то женщины. Может быть, так трансформируются воспоминания о материнском крове, материнской земле. Гадать не будем.
Мы все время скользим рядом с чем-то нужным' нам, но никак не можем уцепиться хотя бы за краешек – все настолько зыбко и призрачно, что рассыпается в руках. И все же мы видим, тут есть нечто. Но кельты – народ в индоевропейской семье настолько своеобычный и неповторимый, что, если к ним и попадало что-то – образы, мотивы, теонимы, все менялось до полнейшей неузнаваемости, даже вынесенное из общих глубин родства у них оказывалось настолько трансформировавшимся, что и концов не отыщешь. И все же…
В «Похищении быка из Куальгне» Кухулин описывается основательно. Есть, скажем, такие строки:
Во глубине его грозных очей
Сверкают семь драгоценных камней…
Когда над колесницей боевой
Вздымает он лик искаженный свой.
Достаточно грозное, гневливое божество. Похоже на то, что описывает Гомер и приводим мы в эпитете к этой главе, взятом из «Илиады». Грозный бог! Гневный бог! Описание того, как Кухулин вводит себя в ярость перед сражением с четырьмя войсками Ирландии, впечатляет и превосходит гомеровское – когда Аполлон в гневе бросается на помощь избранникам.
Многое есть в кельтской саге. Нам надо запомнить, что практически все страсти крутятся вокруг быков, коров и, вообще, стад – похищают ли их, охраняют, все одно. Этот «коровий» мотив очень важен для нас, и мы будем к нему постоянно возвращаться.
Сейчас же заметим, что воины-кельты были собирателями престижных трофеев – человеческих голов, черепов; исследователи допускают и распространение среди них людоедства. Но главное – черепа.
– Вижу безумца страшный улов:
на подушках колесницы девять голов!
Так повествует сага. Помимо всевозможных прочих украшений Кухулин носил на себе связки черепов. Что поделать, таковы были вкусы. И нам это на руку.
Совершим небольшой экскурс во времена очень отдаленные. По мнению ряда ученых, еще задолго до отпочкования индоевропейской общности от чего-то более емкого в этническом плане, от какой-то предыдущей общности, существовала ностратическая языковая семья, включавшая в себя индоевропейскую группу или ее эмбрион.
Ностратическая, то есть, «наша», включала также семитохамитскую, уральскую, алтайскую и другие семьи или группы языков. По части терминологии, как и по самой проблеме, пока общего и единого мнения достичь не удалось. Иногда эта языковая совокупность называется надсемьей.
Мы не будем вдаваться в тонкости. Нам важно, что, реконструировав этот праязык, лингвисты установили: понятие «череп» на нем звучало как «к'ап'А». Не правда ли, кое о чем говорящее звучание?
Имея такой «корешок», мы можем смелее нащупать его побеги в индоевропейских языках. Латинское «капут» – голова, череп. А французское «купель» – чаша, купель. Это тот же округлый свод, сферическая полость. Тут же и – вспомним Аполло-Кополо – удвоение сонанты, ведь во французском «купель» пишется с двумя «л». Ну и, разумеется, «купол» – неважно какой, неба, храма или же отраженного в жаргонах «купола-кумпола» – человеческой головы. Мы приближаемся к глубинному значению первослова, основы многих поздних образований. Именно сфера, именно свод, заключающий в себе нечто – пусть то мозг или мир земной. Здесь сходились представления о едином строении человека и мира.
И по всей видимости, одним из первоначальных значений теснима Кополо было очень емкое понятие и о небесной сфере, наполненной светом, и о черепной коробке, под которой для каждого человека, включая и сказителей, мечтателей самого далекого прошлого, будто под небесным сводом, заключался целый мир. Звучит несколько идеалистично. Но человек не всегда был материалистом, да и ныне не везде им стал. Для него по-прежнему весь мир прежде всего заключается в нем самом, весь удерживается под его «куполом-сводом», ибо при отсутствии такового пропадает и все остальное – пусть только для него, не для всех. Но для него и этого достаточно.
Не вдаваясь в философию, мы можем сказать, что нащупываем постепенно искомое. Надо проверить. Где? Как? На ком? А там, где не ощущалось влияния римлян и древних греков, где маловероятно воздействие кельтов. В Индии! В одном из удаленнейших обиталищ индоевропейцев, забредших, туда