Он перестал соображать, где он находится, перед его глазами возникла пелена, ничего не было видно. Он подошел к машине, открыл дверцу и начал судорожно искать воду с таблетками, ему стало не хватать воздуха, всё начало гореть изнутри. Его сердце безумно колотилось, виски пульсировали, а в ушах стоял звон. Найдя то, что ему было нужно, он выпил это и обессиленно сел в машину. Затем двинулся в Ахалцихе к сестре, потихоньку обдумывая происходящее…

Сколько раз я еще буду сталкиваться с проблемами в своей жизни из-за этой чертовой семьи, в которой я вырос…

Семь лет назад

В то время, когда я узнал о том, что неродной сын в семье, мне было восемнадцать лет, я пришел домой ранним утром, на часах было около шести утра.

Альберт сидел со своей женой в гостиной, женщина не спала до самого утра, переживая о том, где её сын. Мужчина нервозно считал капли, добавляя их в воду, давая уже в третий раз за ночь женщине успокоительное.

— На, пей, достала уже.

Женщина послушно выпила и продолжила сидеть с тонометром на руке. — Он даже трубки не берет, боже, где этот мальчик…

— Али уже давно взрослый парень, не надо его ждать.

— Мне неспокойно, Альберт, я боюсь, что моему мальчику навредят, а тебе вообще всё равно, где он и с кем, у него такой возраст, он может спутаться с плохой компанией.

— Пусть шляется, где хочет, мне все равно, где он и с кем.

— Тебе всегда было все равно на него, ты так к нему плохо относишься, он всё чувствует. Ты разделяешь детей и поступаешь несправедливо, разделяя свою любовь к детям.

— Это ты захотела взять его, я не хотел. Какое мне до него дело, если в нем не течет наша кровь?

— Тогда зачем ты в то время поддержал мою инициативу подарить ему родительскую любовь?

— Фина, брось, какая родительская любовь? Ты забыла, в девяносто девятом что было? Я напомню, мчалась как сумасшедшая по узкой дороге и в придачу выехала на встречку.

— Не напоминай мне о той ночи… — Жмурясь и закрывая глаза, прошипела она.

— Пока ты летела как птичка на крыльях своего адреналина, из-за твоей невнимательности и безответственности погибли люди. В тот день, когда их машина слетела с моста короля Фахда, они так и остались в том автомобиле тонуть. А ведь их тогда даже не похоронили, все думали, что они пропали без вести.

— Молчи, Альберт!

— Из-за тебя мне пришлось тогда выкупать его из приюта! Это из-за тебя мне пришлось тогда забрать этого уродца! Мне не нужен был этот выродок. Безродный чужак, завелся в моей семье из-за тебя! Был бы он моей крови, то вел бы себя по-другому, и относился бы я к нему тогда тоже по-другому! — Уже переходя на крики, начал говорить он. — Тьфу, провались твоя голова, Фина.

Женщина разрыдалась, нервозное состояние охватило женщину, она со злостью сдернула с руки прибор для измерения давления и кинула его в сторону тонкой китайской фарфоровой вазы.

Большая метровая ваза, которой дорожил мой неродной отец, разлетелась на большое количество осколков. Женщина встала, подошла ко второй парной вазе, которую до этого сломала, и своими руками уронила её. Круша дорогой редкий фарфор по всей гостиной, так она пыталась потушить свой гнев изнутри, который по жизни преследовал её и при случаях еще больше добивал изнутри женщину, сам Альберт тем самым воспламеняя её еще больше своими словами.

В тот день я это и узнал. Стоял у порога дома и слышал всё, о чем они говорили, хотел перешагнуть этот порог, но меня и так не тянуло в этот дом. Я шёл туда только поспать и ради Моники.

Я был в непонятном состоянии. Описать это, как будто на меня вылили кипяток? Нет. Это не сравнимо с этим, на меня проливал кипяток сам Альберт, когда он был пьян, его злость ко мне проявлялась, мужчина делал вид, что наливает себе и мне чай, затем говорил мне садиться рядом, я садился. А он делал вид, что нечаянно кипяток льется мимо. И лился этот кипяток специально сверху, так лился, что задевал плечо, одну половину моей спины и бедра. А его дьявольские глаза радовались, глядя на меня. Ему прокатило с этим два раза, в остальные разы, когда я знал, что он пьет, я притворялся спящим у себя в комнате. Мне тогда было лет двенадцать, я думал, что так делают все пьяные отцы, но оказалось, что нет…

Что я чувствовал? Мне было просто больно, мое тело окутали мурашки по коже, и меня начало нервозно потряхивать, будто от холода. Развернуться и набить ему морду, высказать свое недовольство почему-то не хотелось. Мстить тоже не хотелось, не знаю почему. Для себя я решил, что бог их накажет сам, если в этом есть нужда и их вина. После этого дня осталась одна пустота внутри, вот что я хорошо ощущал.

В его компании я так и не стал работать, чему он и был рад, и сразу же после брака своей дочери переписал всё на её имя. Мне ничего и не было нужно от них, я добился всего сам. Еще давно я решил для себя, что уеду из Катара, на выбор у меня было Батуми, Баку либо угнать в Турцию. Но я остановился на Батуми, что-то как магнит притягивало меня туда. Я хотел уехать один, начать жизнь с чистого листа, но в тот день судьба решила немножко подготовить мне трудностей. Огнестрельное ранение, затем восстановление.

Леону и Монике пришла идея переехать в Ахалцихе. Хорошо, что не в Батуми, подумал я тогда. Я сразу сказал им, что жить с ними не буду, а буду жить в Батуми, так мы и разделились. Но поддерживать связь с Моникой приходилось, её беременность протекала очень тяжело, она нуждалась во мне как в брате, как в единственном кровном человеке. А придурку Леону некогда было находиться дома. Он по-прежнему занимался черными делишками, компанию Альберта продал. Я со временем стал успешным предпринимателем в Батуми и за рубежом, у меня была своя сеть ресторанов в Грузии и России. Мне было жалко Монику, наверное, еще одной причиной, почему я не проявил свой гнев, являлась именно она. Когда она возьмет своего ребенка на руки, я расскажу правду ей. И пустоту внутри меня заполнила девчонка с карими глазами, с