дорогого тонкого сукна сюртук и в лакированные высокие сапоги гармоникой. На шее и на груди виднелись регалии, состоящие из нескольких медалей и двух крестов-орденов.

«Какой великолепный тип именитого, честного торгового гостя!» — подумал я.

— Я к вам, ваше превосходительство... — взволнованно начал он.

— Господин Бахрушинский?

— Так точно. Сила Федорович Бахрушинский, потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии и кавалер...

— И очень щедрый благотворитель. Я много слышал о ваших крупных пожертвованиях на богоугодные дела, господин Бахрушинский. Прошу вас садиться. Чем могу служить?

Бахрушинский сел и искоса бросил на меня взгляд.

— Не беспокойтесь, господин Бахрушинский, — поймав этот взгляд, проговорил Путилин. — Это мой ближний друг и доктор. Он — мой верный спутник по многим темным и запутанным розыскам. В его присутствии вы можете говорить совершенно спокойно и откровенно. Но если почему-либо вам нежелательно...

— Ах, нет, в таком случае очень рад, очень приятно! — пожал мне руку купец-миллионер.

Путилин выжидательно смотрел на него.

— Такое дело, ваше превосходительство, что и ума не приложу. Горе на меня свалилось непосильное: сын мой единственный, наследник мой пропал!

Голос старика красавца задрожал. Он судорожно хватался за красную ленту с медалью, словно она душила его горло.

— Я вижу, — проговорил Путилин, — что вы очень взволнованы. Очевидно, вам будет трудно дать мне связный рассказ происшествия. Поэтому будьте добры отвечать мне на вопросы.

— Верно... сам не в себе я... — глухо вырвалось у именитого купца.

— Сколько лет вашему сыну? — начал допрос мой друг.

— Двадцать четыре.

— Холостой или женатый?

— Холостой... хотя одно время был как бы на положении жениха.

— Когда исчез ваш сын?

— Дней пять тому назад. Я сначала думал, что он вернется, мало ли, думаю, куда отлучился, а вчера старший приказчик вдруг и подает мне письмо. Прочел — от него!

— Письмо с вами?

— Так точно. Вот оно.

И миллионер протянул Путилину листок и конверт из дешевой полусерой бумаги.

Вот что стояло в письме:

«Дражайший мой родитель! Сколь мне ни скорбно покидать Вас, оставляя Вас на старости лет одного, я, однако, делаю это, памятуя слова Священного Писания: «...и оставиши дом свой и пойдешь за Мною». Знаю, много Вы будете убиваться, но Господь в Сионе своем простит меня, а Вас поддержит. Простите меня и за то еще, что захватил с собою те восемьдесят тысяч рублей, которые были у меня на руках от получки за постав товара. Не на худое дело, а на Божье взял я эти деньги. Великое спасение уготовлю себе и Вам. Меня не разыскивайте: не найдете, хотя я и неподалеку от Вас жить буду. Буду денно и нощно молиться, чтобы и Вы совратились на лоно истинного спасения души. Любящий Вас во Христе и Богородице сын Ваш Дмитрий».

Путилин задумчиво повертел записку в руках.

— Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-либо особых странностей в характере вашего сына?

— Как сказать? Особенного ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола — до удивительности воздержан был. Любил-с книжки читать духовного, божественного содержания.

— В вашем доме появлялись странники и странницы?

— Когда покойница жена жива была, принимала она их. С Афона, от разных монастырей. А с ее кончины — отрезал я это, потому что откровенно скажу: не люблю я этих ханжей и ханжишек. Лукавые они праведники.

Миллионер-купец вдруг поднялся и чуть не в ноги поклонился Путилину.

— Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите Божескую милость: разыщите моего сына! Одно подумайте: единственный ведь он у меня, ему все дело передать, помирая, хотел. Радовал он меня ндравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите мне только его! Усовещу я его, образумлю; может, и переменится парень. Вы — вон ведь орел какой! Каких-каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обратился, не хочу дело предавать полицейской огласке...

И Бахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.

— Голубчик... бросьте... не надо так отчаиваться... никто, как Бог... может быть, иотыщем вашего сынка! — взволнованно вырвалось у Путилина. — Я сам лично приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен проехать в ваш дом и осмотреть комнату вашего сына.

Лицо красавца старика осветилось радостной улыбкой:

— Лошадки мои ждут меня тут. Живо предоставлю вас, благодетель, в домишко мой!..

Жирное пятно

«Домишко» Силы Федоровича Бахрушинского оказался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой, богатством истинно купеческой окладки.

Вдруг, пройдя несколько коридоров и спустившись маленькой лестницей, мы очутились совсем в ином царстве.

Тут обстановка была серенькая, «мещанско-купецкая». Пахло постным маслом, щами.

— Это ваша черная половина? — спросил Путилин.

— Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.

В ту минуту, когда мы хотели войти в эту комнату, дверь ее быстро распахнулась, и на пороге появилась фигура седенького человека.

— Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? — спросил его Бахрушинский.

— Да горенку Дмитрия Силыча прибирал... — старческим высоким голосом ответил старик, бросая на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз.

И быстро скрылся в темном закоулке-коридоре.

Комната молодого Бахрушинского отличалась поразительной скромностью убранства.

Простой деревянный стол, на котором аккуратно, в порядке лежали синие тетради. Над столом — такая же простенькая полочка, на ней — книги в темных переплетах. В углу — кровать, крытая дешевым шерстяным одеялом, иконы, стул с продранной клеенкой, вот и все.

— Ого, ваш сын — настоящий отшельник! — произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью молодого миллионера.

— Господи! Золото, всяческая роскошь были ему предоставлены мною. Не захотел. «Ничего лишнего, — говорит, — мне не надо, папаша. От прихотей грех заводится».

Путилин стал разглядывать книги, тетради.

Вдруг, разглядывая одну тетрадь, он быстро повернулся к купцу-миллионеру и спросил его:

— Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам едят постное?

— Да-с! — ответил весьма удивленный Бахрушинский.

— Ну, а я могу узнать, что у вас, например, сегодня на горячее варили молодцам и приказчикам?

Лицо миллионера было чрезвычайно глупо: оно попросту окаменело от изумления.

— Я сейчас узнаю, ваше превосходительство! — проговорил он, быстро выходя из комнаты.

— Прости меня, Иван Дмитриевич, — начал я, подходя к моему другу, который быстро вырвал половину страницы тетради,