Шрифт:
Закладка:
27 сентября тело почившего Верховного Руководителя армии было погребено в Екатеринодаре в усыпальнице Екатерининского собора среди могил младших его сподвижников, положивших свою жизнь за освобождение Родины.
Вооруженные силы Юга России
Дон: борьба за единство военного командования на Юге
Взаимоотношения наши с донской властью с мая и до конца 1918 г. определялись непримиримой позицией ген. Краснова в вопросе об едином командовании.
Если огромный вред, приносимый отсутствием общего плана и разрозненностью действий белых армий во всероссийском масштабе (Сев., Вост., Юг и Запад) не всеми сознавался достаточно отчетливо, то на общем, по существу, Доно-Кавказском театре эти тягчайшие нарушения основ военного искусства сказывались ясно и разительно на каждом шагу. Вопрос этот раздирал Юг, отражаясь крайне неблагоприятно на ведении военных операций, вовлекая в борьбу вокруг него общественность, печать, офицерство, политические организации, даже правительство Согласия.
Ген. Краснов суживает теперь весь этот вопрос больного прошлого до размеров «екатеринодарской интриги» и «борьбы Краснова с Деникиным», которого он «не хотел признать», отрицательно относясь к его личным качествам как государственного деятеля и стратега… Наши взаимные характеристики могут быть несколько пристрастными. Но ясно одно: личная незаинтересованность и государственные побуждения донского атамана в этом вопросе теряют значительно свою цену, если принять во внимание, что одним из «наиболее желательных вождей для объединенного командования» он называл… ген. Н. И. Иванова[69], на котором, по его же, Краснова, словам, отозвались «пережитые потрясения и немолодые уже годы и несколько расстроили его умственные способности»…
Отбросим личности. За ними стояло явление несравненно более крупного масштаба: вопрос шел о признании военного центра в борьбе Юга: «Дон» или «Добровольческая армия»? В глазах огромного большинства русской общественности первый представлялся началом областным, вторая – общегосударственным; в глазах правительств и командования держав Согласия Дон был недавним союзником – пусть даже невольным – немцев, а Добровольческая армия «сохранила верность Согласию до конца». Эти две предпосылки имели решающее значение в спорном вопросе.
Были, очевидно, объективные причины – не только «интриги Екатеринодара», которые задолго до образования мощной организации «вооруженных сил Юга» привлекали в орбиту Добровольческой армии спутников из самых отдаленных краев разваленной России. Мы видели стремление к объединению с нами «Волжской армии» Чечека и даже «Армии Учредительного Собрания»… К нам тянулись «Псковская армия», Балтийские отряды и Терек. Крым просил о присылке Добровольческих войск… Подложный приказ от имени главнокомандующего Добровольческой армией о подчинении ему украинских войск достаточно выяснил отношение к нам русской общественности и офицерства Украйны… «Уральское войско сообщало, что «ожидает с большим нетерпением» подхода к Волге Добровольческой армии, «имея желание в общих интересах объединиться с нами»[70]. Оренбургский атаман Дутов писал мне[71]: «…Наше войско сепаратических стремлений не имеет и борется за всю Россию. На Вашу Армию мы все возлагаем большие надежды и полагаем, что только Вы и решите окончательно судьбу России. Ваша армия находится на юге и имеет все под рукой. В Ваших руках уголь, железо, нефть, лучшие пути сообщения, сравнительно короткое расстояние до Москвы. Кроме того, Вы имеете возможность, владея Черным морем, получить всевозможные пополнения и припасы»…
Расходясь, подчас серьезно, в вопросах государственного устройства, с большим единодушием относилась к военному верховенству Добровольческой армии и организованная русская общественность (кроме крайней правой) до Союза Возрождения включительно. Даже весьма демократический «Съезд земских и городских самоуправлений Юга»[72], представленный такими столпами революционной демократии, как Руднев, Гоц, Вишняк, Гвоздев и друг., возлагал на Добровольческую армию «ответственную роль служить на Юге России ядром для воссоздания российской народной армии»…
Только самостийные круги смотрели иначе… «Меморандум четырех государственных образований»[73], представленный французскому командованию, отрицал самую идею необходимости единства армии, допуская лишь создание «общего генерального штаба, для руководства всеми операциями на основе соглашения государственных новообразований»… «Защита своего дома, своего очага, своей семьи, своего народа – таковы должны быть лозунги, к которым следует апеллировать для искоренения большевизма»… Составитель «меморандума» Марголин рассказывает, что «настроение у всех (собравшихся для обсуждения этого «акта») было торжественное»; и единственный военный представитель совещания, внесший сей новый вклад в военную науку, донской генерал Черячукин «осенил себя даже крестным знамением перед подписанием…»[74]. Молил, должно быть, у Господа прощения…
В этом отношении соединенное заседание Донской законодательной комиссии и кубанских делегатов выказало большую широту взглядов. Требуя автономности Донской и Кубанской армий, оно считало, однако, необходимым «скорейшее подчинение Донск., Кубанск., Добров. и других армий… в пределах России единому командованию» и допускало возможность борьбы с большевизмом, «выходящей за пределы охраны Донской и Кубанской области»…
Донская армия откатывалась, и депутаты северных округов, собиравшиеся на Круг, который должен был открыться 1 февраля, приносили тяжелые вести о том полном развале, который охватил северный фронт. Росли растерянность, уныние и вместе с тем недовольство властью и особенно командованием. Генерал Краснов в ряде писем сообщал об отчаянном положении Дона и просил помощи.
Еще до открытия Круга, по постановлению частного заседания его, прибыла ко мне в Екатеринодар депутация членов Круга во главе с ген. Поповым узнать, правда ли, что, благодаря нежеланию Донского атамана подчиниться фактически единому командованию, Дону не будет оказана помощь. Я ответил: «Это вздор. Наши личные отношения ни в малейшей степени не могут повлиять на отношение к Дону. Снабжение, которое мне дадут союзники, будет посылаться и Дону; все иноземные силы, которые пришлют мне, будут отправлены исключительно на Дон. Все, что можно будет извлечь с Кавказского театра, я перебрасываю на помощь Дону…»
Не закончить операции на Северном Кавказе – значило бы свести на нет все огромные наши усилия, допустить вновь залить многострадальную Кубань красной гвардией, лишить себя и Дон открытого во внешний мир окна (Черное море, Новороссийск) и поставить самую Донскую область под угрозу окружения.
Только к январю 1919 г. обозначился решительный перелом операции в нашу пользу…
В такое тревожное время собрался 1 февраля Войсковой круг…
Атаман Краснов заявил[75]: «Недоверие, выраженное генералам Денисову и Полякову, принимаю на себя как верховный вождь Донской армии. Да, я знаю – горе побежденным! Мы побеждены болезнью, которая разъела нашу армию… Вы теперь отрубаете у меня сразу и правую, и левую руку… Я прошу… выбрать мне заместителя». После баллотировки отставка атамана была принята, и по донской конституции временная власть перешла к председателю правительства ген. Богаевскому…
После
