я пройду половину пути, чтобы встретить вас, и тогда вся армия набоба будет знать, что я сражаюсь за вас. Позвольте мне обратить ваше внимание на то, как сильно зависит от этого ваша собственная слава и безопасность; будьте уверены, если вы сделаете это, вы станете субахом [губернатором] этих провинций, но, если вы не можете пойти даже на это, чтобы помочь нам, я призываю Бога в свидетели, что вина не моя, и я должен желать вашего согласия на заключение мира с набобом".

В шесть часов вечера, получив еще одно краткое и двусмысленное письмо, он снова написал: "Получив ваше письмо, я пришел к решению немедленно отправиться в Пласси . Я с нетерпением жду ответа на мое письмо".

Затем Клайв приказал своим войскам двигаться вперед. Сепайи шли среди все более жидкого водного пейзажа, где острова суши казались плавающими среди сети ручьев и рек и наполненных рыбой, освещенных лилиями прудов пухур. Ближе к вечеру, поднявшись из этой ряби, солдаты увидели несколько возвышенных курганов, окруженных ветрозащитными полосами из пальм, кустов бамбука и высоких цветущих трав. На одном из них стояла небольшая плетеная деревушка с телегами и стогами сена и несколькими раскидистыми баньяновыми деревьями. На другой стороне, заключенный в меандрирующую огибающую реку Хьюгли, возвышался небольшой кирпичный охотничий домик наваба Муршидабада, названный так из-за характерной оранжево-цветущей рощи деревьев палаш, которая выходила на него. Именно здесь, в Пласси, в темноте, около часа ночи, Клайв укрылся от предмуссонного ливня. Его сырым войскам повезло меньше, и они разбили лагерь под укрытием густо засаженных манговых садов за его домом.

Прошла ночь, наступило утро, а от Мир-Джафара не было никаких вестей. В 7 часов утра встревоженный Клайв угрожающе написал генералу, что помирится с Сираджем уд-Даулой, если Мир Джафар будет продолжать бездействовать и молчать: "Все, что я мог сделать, я сделал, - писал он. Больше я ничего не могу сделать. Если вы приедете в Дандпор, я отправлюсь из Пласси навстречу вам. Но если вы не согласитесь, извините, я помирюсь с набобом". Однако такое развитие событий с каждой минутой становилось все менее и менее правдоподобным, поскольку войска наваба, все их великолепные десятки тысяч, вышли из своих укреплений и начали окружать небольшую армию Компании, превосходя ее по численности по меньшей мере двадцать к одному.

Прошедшая накануне гроза прояснила воздух, и утро 22 июня выдалось ярким, ясным и солнечным. Клайв решил забраться на плоскую крышу охотничьего домика, чтобы получше рассмотреть то, что ему досталось. Увиденное повергло его в изумление: "Множество слонов, покрытых алой вышивкой, их лошади с затянутыми мечами, сверкающие на солнце, тяжелые пушки, запряженные огромными повозками волов, и развевающиеся штандарты - все это представляло собой помпезное и сказочное зрелище".

Всего, по оценкам Клайва, наваб собрал 35 000 пехоты, 15 000 кавалерии и пятьдесят три единицы тяжелой артиллерии, которой руководила команда французских специалистов. К восьми часам утра войскам Клайва, стоявшим спиной к изгибам реки Хугли, не было выхода. Независимо от того, выполнил ли Мир Джафар свои обещания или нет, теперь не оставалось иного выхода, кроме как сражаться.

В восемь началась канонада, и, потеряв тридцать сепаев, Клайв отозвал своих людей в укрытие под илистым берегом реки, ограничивающим манговую рощу. Теперь существовала реальная опасность окружения. Один из офицеров записал слова Клайва: "Днем мы должны дать лучший бой, на который способны, а ночью накинуть мушкеты на плечи и маршировать обратно в Калькутту". Большинство офицеров сомневались в успехе так же, как и он сам". Они подошли в темпе, - писал Клайв в своем официальном отчете, - и к восьми начали атаку с несколькими тяжелыми пушками, поддерживаемые всей их армией .

Они продолжали играть с нами очень оживленно в течение нескольких часов, в течение которых наше положение было очень полезным для нас, поскольку мы расположились в большой роще, окруженной хорошими грязевыми отмелями. Попытка захватить их пушки была практически невозможна, так как они были расставлены вокруг нас и на значительном расстоянии друг от друга, поэтому мы оставались на своем посту спокойно, ожидая в лучшем случае успешного нападения на их лагерь в течение ночи.

Ближе к полудню небо начало темнеть, прогремел гром, и над полем боя разразился проливной муссонный ливень, который промочил людей и мгновенно превратил землю в грязное болото. Войска Компании позаботились о том, чтобы сохранить порох и запалы сухими под брезентом, но Моголы этого не сделали. Через десять минут после начала ливня, когда Клайв, переодевшись в сухую форму, вновь появился на крыше охотничьего домика, все пушки Сираджа полностью замолчали.

Предвидя, что пушки Компании также будут выведены из строя, командир кавалерии наваба Мир Мадан отдал приказ наступать, и 5000 его элитных афганских лошадей устремились вперед справа от Компании: "Огонь битвы и резни, который до сих пор поддерживался под кучей углей, теперь разгорелся с новой силой", - писал Гулам Хусейн Хан.

Но так как народ шляпников не имеет себе равных в искусстве стрельбы из артиллерии и мушкетов, как по порядку, так и по скорости, начался такой непрекращающийся дождь шаров и пуль и такой жаркий бесконечный обстрел, что зрители были поражены и сбиты с толку; а у тех, кто участвовал в сражении, слух был оглушен непрерывным громом, а зрение затуманено бесконечными вспышками выстрелов.

Среди убитых был и сам Мир Мадан, "который прилагал огромные усилия, чтобы пробиться к фронту, но был ранен пушечным ядром в живот и умер". При виде этого облик армии Сираджа уд-Даулы изменился, и артиллеристы с трупом Мир Мадана двинулись к палаткам. Был полдень, когда люди в палатках разбежались, и постепенно солдаты тоже стали уходить". В этот момент заместитель Клайва, майор Килпатрик, увидев, что несколько могольских батарей оставлены, вопреки приказу и без разрешения выдвинулся вперед, чтобы удержать оставленные позиции. Клайв отправил гневные послания, угрожая арестовать Килпатрика за неповиновение; но акт неповиновения выиграл битву. Именно в этот момент, по словам Эдварда Маскелайна, наступил перелом: "Понимая, что многие из врагов возвращаются в свой лагерь, мы сочли подходящей возможностью захватить одну из возвышенностей, с которой вражеские пушки сильно досаждали нам утром".

Соответственно, гренадерам первого батальона с 2 полевыми орудиями и корпусом сепаев, поддерживаемых 4 взводами и 2 полевыми орудиями из 2-го батальона, было приказано овладеть им, что они и сделали. Их успех побудил нас овладеть другим передовым постом, в 300 ярдах от входа в лагерь противника...80

Затем огромный контингент могольской конницы слева начал отходить