Шрифт:
Закладка:
Профессор Кнопп уже дальше не слушал. Вот величественный зверь исчезает в чаще, а вокруг слышны только вопли простонародья и треск колотушек. Никаких новых проблем не возникло, а след был старым и давно изученным.
— Вы что, все с ума посходили? — воскликнул богослов. — Разве не все равно «блаженны те, кто алчут» и «блаженны те, кто алчете»? Можно ли чинить Лютеру обвинение из-за такой мелочи? А теперь прошу мне не мешать. Конец аудиенции!
Профессор Кнопп вернулся к поискам списка Форелле. Его собеседник встал и посмотрел на него иронически.
— А вы, профессор, тоже Мартин Лютер? Тоже смущает вас число
— Не понимаю. — Кнопп прервал ворошение коробки. Раздражение уступило место заинтересованности. — В чем же я ошибся?
— Вы сказали: «Вы что, все с ума посходили?» А я не «вы». Не разговаривает с вами два Мока, только один. Вы должны спросить: «Ты сошел с ума?»
— Вы правы. — Профессор улыбнулся дружелюбно. Он любил словесные игры и ценил людей, которые ими занимались. — Я должен перед вами оправдаться, чтобы вы не думали, что старый Кнопп замшелый идиот.
Так вот, говоря «вы», я имел в виду вас и еще кого-то, кто несколько месяцев назад был у меня и так же, как вы, спрашивали меня о стихе 5, 6 из Евангелия от Матфея.
— Кто это был? — последовал быстрый вопрос.
— Какой-то мужчина около сорока. Приходил в мой кабинет несколько раз с письмами. Эти письма писала какая-то женщина, и состояли они всегда из серии вопросов о Библии. Вопросы были проницательные и иногда сложные. Я давал ответ этому мужчине, а он тщательно их записывал, чтобы потом передать той женщине. Во время последнего посещения мужчина передал мне письмо, в котором речь шла исключительно о вашей проблеме.
— Как звали того мужчину?
— Не помню. У меня ужасная память на имена. — Профессор Кнопп вдруг вспомнил, что этот теолог и палеонтолог был французом и происходил из благородной семьи. К сожалению, фамилии по-прежнему не помнил.
— Может, Рудольф Брендел?
— Что, простите? Да, да, — ответил профессор, роясь в ящичке памяток, чтобы напасть на след француза, который, что снова вспомнил, был ортодоксальными католиками признан почти за еретика.
— Профессор! — сказал с акцентом старый щеголь. — Это важно!
— Ну, хорошо. — Глаза Кноппа стали серьезными и сосредоточенными. — Еще раз скажите мне эту фамилию!
— Брендел. Рудольф Брендел.
— Да, это было наверняка «Брендел», — ответил профессор.
— Да, конечно, Брендел. Я так и думал. — Искатель переводческих неточностей встал, поклонился на прощание и надел на голову шляпу. — Я его знаю.
— Тейяр де Шарден! — крикнул профессор. — Я уже знаю, иезуит Тейяр де Шарден!
— Это не Рудольф Брендел?
— Прошу прощения, — лучезарно улыбнулся Кнопп. — Я только что вспомнил имя, которое не давало мне покоя со вчерашнего дня! Но, дорогой господин… Господин…
— Мок.
— Да. Дорогой господин Мак, извините, что был груб с вами. Вы, кажется, недавно сказали: «я его знаю», то есть вы знаете того, кто приходил ко мне за библейской экспертизой? Так ли это?
— Да, я знаю его.
— Это хорошо. — Профессор снял фуражку и вытер от пота блестящий купол лысины. — Мне не нужно повторять свою экспертизу перед вами. Знаете, мне не нравится говорить одно и то же дважды. Вы можете спросить своего друга об этой интерпретации Лютеровой ошибки. Он вам все точно расскажет. Он очень внимательно записывал.
— Хорошо, я спрошу его об этом.
— Правда, — радостно воскликнул Кнопп. — Тейяр де Шарден! А теперь, мой дорогой господин, поговорим о других вещах. Удивительно, что во время городской агонии, — он боязливо огляделся вокруг, — ко мне приходит кто-то и спрашивает о переводческих вопросах в Библии.
— Еще более странно то, что профессор сидит здесь на развалинах города и делает заметки. Вы пишете какую-то книгу?
— О да! Я заканчиваю монографию о библейской символике животных. — Он снова огляделся вокруг.
— Первая часть о реальных животных уже после рецензий и лежит у Хана в Ганновере. Издатель ждет вторую часть о фантастических существах. Я ее заканчиваю. Она в этой коробке. Знаете, что, — лицо профессора Кноппа выражало озабоченность, — я боюсь, что через несколько дней этот город рухнет совсем и погребет под своими развалинами вас, меня и мою рукопись. Никто никогда не узнает мою интерпретацию василиска.
— Я не знаю, что вам ответить.
— А кто должен знать, как не вы, специалист от смерти?
Мок сидел в своем подвале и наблюдал за крысами в клетке. После того как он удалил зов одного из них, загрызенного собратьями, животные стали как бы отсутствовать духом. Молодая крыса неподвижно сидела на задних лапах и смотрела в стену невидящим взглядом.
Он встревожился. Вспомнил одну собаку, которая когда-то видела призраков в захудалом доме в Чанче.
Может с крысами так же? — подумал он.
Не успел даже предпринять попытки ответа на этот странный вопрос, когда он услышал шаги, которые загрохотали на лестнице в подвал. Мок закрутил керосиновую лампу и достал «вальтер». Шаги стали неуверенными и остановились под его дверью.
— Капитан Мок, вы там? — в темноте раздался ломающийся мальчишеский голос.
— Да, — передохнул Мок и зажег фитиль лампы. — Входи, Артур!
Малыш Грюниг проскользнули внутрь.
— У меня для вас письмо. — Он подошел к клетке и с любопытством посмотрел на другую красноглазую самку, которая хотела выкрасть одного из маленьких крысят из гнезда своей подруги. — Моя сестра сказала, что никогда в жизни не касалась крысы. Что они отвратительны.
— Ты тоже так считаешь? — спросил Мок, открывая конверт.
Письмо, к счастью, было написано по-немецки, и Мок не должен был идти с ним наверх, в свой кабинет, чтобы трудиться там с тяжелым, двухтомным латинским словарем Джорджеса.
— А потому, что я знаю, — прошептал мальчик и присел у клетки.
Уважаемый капитан Мок, определение мною сознания человека как «cultor doctrinae paganae» означает именно то, что вы предполагаете. Он неоязычник, последователь прагерманского политеизма. Ритуалы, в которых он участвует, часто имеют оргиастический характер. Больше я ничего не могу сказать об этом. Как и вы, я очень удивлен, что он читал Библию в больнице. Может, он обратился?
С уважением, профессор Рудольф Брендел, доктор философии
— Что ты сказал, Артур? — спросил Мок после прочтения письма.
— Не знаю, — ответил малыш.
— Ну давай же! Что-то о своей сестре! — настаивал Мок.
