Шрифт:
Закладка:
Стив: Ни хрена себе. Это судьба. Так ты просто вошел.
Майкл: Именно так все и произошло. Я шагнул внутрь, прошел собеседование и начал там учиться. И сразу же познакомился с Джоном Вентимилья. Я был немного напуган, потому что перешел из средней школы, где учился с подростками, в класс со старшими. Но это было очень интересно – вдруг оказаться среди взрослых, изучающих то же самое, что и ты. Мне очень понравилось.
Стив: Тебе нравилось, но в какой-то момент ты бросил.
Майкл: Я проучился у Страсберга два года. В течение этих двух лет я уже пытался получить работу актера. Понимаешь, я очень заблуждался, думал: «Пойду в школу на три месяца, а потом начну сниматься на телевидении, в кино и так далее». Вы должны иметь такую уверенность – слепую веру, и при этом отчасти иллюзорную, потому что это трудный бизнес, в котором непросто начать. Я вообще никого не знал в шоу-бизнесе. Казалось, что это абсолютно недоступный мир.
Backstage и Show Business размещали объявления. В них публиковалась информация о пробах, в основном для студенческих фильмов Нью-Йоркского университета, Колумбийского университета и внебродвейских спектаклей. Я ходил на эти прослушивания как можно чаще, особенно на пьесы, которые ставились преимущественно в трущобах. Ты приходишь в субботу утром, там несколько сотен человек прослушиваются на дерьмовый спектакль, за который не заплатят, проводишь полдня в очереди, чтобы тебя увидели, произносишь монолог и не получаешь роли. Я также пытался найти агента; делал портретные снимки и резюме, постоянно рассылал их менеджерам. Однажды меня выгнали из офиса агента, который сказал: «Я ничего не могу с тобой сделать. Ты никогда ничего не добьешься в этом бизнесе. У тебя ничего не получится».
Через два года я подумал: «А что, если этого никогда не случится?» Я не получил ни одного приглашения. Ни одного. Я работал в ресторанах и поваром, и официантом, и мальчиком на побегушках, кем угодно, передвигал мебель, вешал светильники в театре и думал: «Неужели таким будет остаток моей жизни?» Я был разочарован, полон отчаяния, и перестал ходить на занятия.
Я провел лето в потерянном и подавленном состоянии, а потом пошел на концерт R.E.M.[80] в Radio City и столкнулся с моим другом Томом Гилроем, который ушел из Страсберга к преподавательнице, открывшей собственную студию, Илэйн Айкен[81]. Он сказал: «Ты должен прийти к ней на урок. Она действительно замечательная». И я начал ходить туда.
Стив: Ты рассказывал, что это был звездный актерский класс. Там был ты, Джон Вентимилья, Шэрон Анджела, которая играла Розали Априле, Джон Костелло – четыре актера, которые потом оказались в «Сопрано», и еще там был Алек Болдуин.
Майкл: Это был хороший класс. Илэйн была потрясающим учителем. Она сказала мне: помни, ты еще ребенок, тебе девятнадцать лет. Говорила: «Ты будешь делать в этом бизнесе гораздо больше, чем просто играть. Ты еще станешь писать, режиссировать и продюсировать». Илэйн имела чутье на способности. Она была отличным наставником.
Стив: Итак, все это время, конечно, нужно зарабатывать на жизнь, ты не получаешь ни цента на актерстве, чем ты занимаешься?
Майкл: В основном я работал в ресторанном бизнесе. В восьмидесятых годах я зарабатывал много денег в ресторанах, от $ 100 до $ 200 за ночь наличными.
Стив: Тогда это были большие деньги.
Майкл: Да. Для 21-летнего парня. Какое-то время я переставлял мебель, развешивал светильники в La MaMa, внебродвейском театре в Ист-Виллидже. Худшей работой в моей жизни было исследование рынка, когда нужно было обзванивать людей и заставлять их отвечать на вопросы о товарах. Платили только в том случае, если ты удерживал человека на телефоне в течение получаса. Один опрос касался ликеров. Вы должны были спросить: «Скажите, какой ликер вы пьете регулярно? Creme de menthe, часто, не часто, совсем редко? Амаретто?» Единственные покупатели, которые соглашались отвечать по полчаса, были одинокими людьми, им просто нужно было поговорить о своей жизни. Но большинство бросали трубку. В другой кабинке были парни, которые плакали, умоляя абонентов остаться с ними на линии. Это была ужасная работа, худшая в моей жизни.
Стив: И вы с твоим приятелем Джонни Ви живете в Ист-Виллидже в середине 1980-х, в период расцвета музыкального клуба CBGB's и всего такого. Как это было?
Майкл: Я расскажу одну историю. Примерно в 1985 году мы были на занятиях по актерскому мастерству с одним парнем, который оказался герцогом или графом из Австрии. Он приехал в Америку, чтобы учиться у Илэйн Айкен, и снял квартиру на Одиннадцатой улице между B и C; в начале восьмидесятых это был очень плохой район, очень опасный, и ему это нравилось – ощущать себя аристократом, который теперь живет в Нижнем Ист-Сайде.
Стив: У него были деньги?
Майкл: Да. Его дядя был архиепископом Вены или что-то в этом роде. Он приехал с кучей денег, но хотел получить опыт эдакого нью-йоркского панк-рока. В какой-то момент ему пришлось вернуться в Австрию на несколько месяцев. Он предложил очень дешево сдать квартиру нам с Джонни. И мы переехали. Это была одна из тех квартир коридорного типа с ванной на кухне, все такое.
Однажды вечером мы устроили вечеринку, пригласили всех знакомых, и это было просто безумие. Всю ночь музыка, соседи в шоке, дикая гулянка. Около шести утра люди валяются на полу, спят, трахаются, блюют. Полный бардак. Вдруг герцог появляется на два месяца раньше, потому что у него вроде как случился срыв и ему нужно было уехать из Австрии. Он стучит в дверь. Я проснулся, а там, ей-богу, люди валяются на полу, все разгромлено. Я открыл дверь, а он стоит и говорит: «Я реально должен смеяться». Он вроде как рад, но и вроде как в ужасе, потому что просто хотел вернуться домой и отдохнуть.
Стив: Изо всех дней – именно в это утро.
Майкл: Именно в то утро герцог появляется, и пока он стоит на пороге – это все правда, – прямо перед ним чувак из квартиры
