- Теперь, герой, слушай меня. Ты вернешься к отцу и передашь ему, что Прорицатель всех спущенных на него псов обращает на хозяев. Запомнил?

Гуллаф, запинаясь, повторил.

- Если не сделаешь, как я сказал, завтра же к вечеру весь Город будет знать, какие "гении" берегут нового Геракла. Я обещаю тебе позор и насмешки, герой... Однако в одном могу похвалить тебя: ты обнажил меч, не убоявшись моего колдовства.

- Отец дал мне оберег против магов.

- ...и повелел убить меня?

- Нет, - германец снова судорожно сглотнул. - Отец сказал, что этот оберег - от всех магов, с которыми случится поединок... Он не называл твоего имени.

"Чужими руками... - подумал Эвмар. - Старик пока боится".

- Довольно дружеских объятий. - Он чуть опустил меч. - Запомнил, как спастись от позора?

- Да... - с облегчением выдохнул германец.

- Боги - свидетели.

Эвмар резким толчком отбросил германца в сторону и, вскочив на ноги, одним прыжком кинулся в промежуток между амбарами.

Две стрелы, пущенные вдогон лишь в угрозу, без ясного прицела и твердого намерения поразить, тихо свистнули рядом, чиркнули по стенам, и одна своим оперением скользнула по плечу Эвмара.

Германец не заметил их полета. Невольно проводив взглядом Эвмара, он прислонился к ограде козьего загона и стал разминать шею... Его акинак еще долго лежал на земле. Потом германец присел к стене и погрузился в тревожную дремоту. Он почти не закрывал глаз, но, казалось, не замечал вокруг никого - ни теней своих "гениев", ни робко подходивших к нему собак.

С восходом солнца он поднялся на ноги, спустился к побережью, обмыл лицо меотийской водой, соскреб с шеи запекшуюся кровь и медленным, нетвердым шагом направился вверх, к Городу, уже чувствуя на себе сквозь городские ворота, сквозь стены и железные врата дома "отца" фиаса пристальный и немилосердный взгляд старого жреца.

"Отец" фиаса принял германца прямым взором.

- Ты струсил перед магом, и он легко закабалил твою голову, - холодно произнес он. - Ты достоин позора... Теперь ты - раб Прорицателя.

Германец дрогнул и побледнел, невольно сжав рукой ножны.

- Я никогда не был рабом, - едва сдерживая ярость, выговорил он.

- Не был... - усмехнулся старый жрец, бросив взгляд в сторону, где в сумраке коридора застыл, весь в один миг напружинившись, Скил-Метатель.

- Прорицатель велел передать тебе, отец, - чуть помедлив, хмуро проговорил Гуллаф. - Он сказал, что всех спущенных на него псов будет обращать на хозяев.

Жрец вздрогнул, невольно подняв руку, словно желая отвести в сторону невидимый занавес.

Несколько мгновений спустя он уже винил себя за неуместный жест. Но жест был сделан, и старый жрец, дрогнув от слов германца, вспомнил о его значении слишком поздно...

Из глубины сумрачного коридора уже летел тяжелый кинжал, рассекая воздух со свистом ястребиного крыла. Он канул в спину германца чуть ниже шеи. Силой удара Гуллафа бросило вперед, он опрокинул треногу со светильником и упал плашмя на ковер.

На глазах жреца светильник с головкой сатира раскололся, и фитиль, треща и вспыхивая, поплыл в растекающейся по полу лужице оливкого масла.

Со стоном Гуллаф повернулся на бок.

- Скоро... сам подохнешь... как грязный пес, - со страшным клекотом в горле выговорил он.

- Что? - невольно переспросил старый жрец, силясь унять озноб - холод накатывал волнами, отнимая руки и коробя пальцы: "О Великий Серапис, кто пришел ко мне - смерть или страх?"

Глаза германца подернулись мутной пеленой, он задышал шумно и тяжело, выталкивая изо рта темную пену.

Старый жрец повернул голову: Скил, оказавшись рядом с длинным синдским мечом наготове, вопросительно посмотрел на господина.

- Он мучается, - тихо сказал старый жрец и отвернулся. - Освободи его.

Но, отвернувшись, старый жрец встретился с подобострастным взглядом другого "слуги фиаса", Плисфена.

- Отец, - Плисфен улыбался. - Добрые вести. В Городе на одного мертвеца больше.

- Что? - сказал старый жрец; мгновением позже он отступил на шаг назад. - Собачьей крови! Немедля. Пока он не остыл...

"Страх догнал тебя, старый ворон", - снова подумал жрец.

Движением руки он отогнал стражников, взявшихся было вынести мертвое тело.

Плисфен вернулся с сосудом.

- Плесни на него, - старый жрец указал на лежащего германца.

Плисфен повиновался.

Некоторое время старый жрец стоял недвижно, словно в растерянности, и вдруг рывком вытянул перед собой обе руки.

- Теперь - мне на руки.

Плисфен выпучил глаза.

- Отец... - испуганно пробормотал он.

- Исполняй, - злобно повелел жрец.

Плисфен робко плеснул ему на руки нечистой жидкости.

Старый жрец смотрел на свои оскверненные пальцы и едва различал их в мутном мельтешении теней и предметов. Озноб не унимался. "О, Высочайший, зачем ты наказываешь меня тем, что я полжизни изгонял из своей души, что я ненавидел более всего, еще когда был завистливым юнцом?"

- Сколько грязи... - поморщившись, вздохнул старый жрец.

Скил уже стоял рядом с водой и полотенцем. Стражники уже выносили труп из дома. Двое рабов уже ползали по полу с мокрой соломой.

- Отец, радостные вести, - снова решился Плисфен. - Ты не покараешь меня за то, что говорю без позволения... Римляне уходят, отец. Туллий Менофил забирает легион обратно в Мезию. Новый цезарь хочет вывести все вексилляции из Боспора.

- Римляне уходят... - повторил старый жрец, не чувствуя радости, но - только постепенное облегчение от озноба.

- И другая радостная весть, отец, - Плисфен чуть помедлил, смакуя паузу. - Сегодня утром Римский Эллин умер...

- Умер? - Старый жрец невольно огляделся, ощутив, будто оказался вдруг посреди степи, в пустом и бескрайнем пространстве.

- Да, - заколыхавшись, отозвалась бесплотная тень. - Да, отец. Известие о выводе римского гарнизона сразило его. Кровь ударила в голову. Он упал на пороге дома и умер.

Рядом сияло пламя нового светильника и замерли две бесплотные тени.

"Не ловушка ли мойр", - мелькнула мысль у старого жреца.

- Что стоите?.. Убейте Прорицателя... Он - последний...

"Слуги фиаса" переглянулись.

- Отец, он - маг, - робко ответил Скил. - Он предупреждал.

- Облейтесь собачьей кровью - и маги не будут страшны.

Старому жрецу стало тяжело дышать. Он вышел на порог. Солнце поднималось над железными вратами дома.

- О, Великий Хаос, - зашептал старый жрец тайную молитву иерархов "золотой ступени",