— Я знаю, что никто этого не делал! Разве я сказал, что это — дело человечески рук? — рявкнул Милтон. — Разве Гэла кто-нибудь тронул хоть пальцем?

— Выпей, — сказал я, но он не стал пить. Вместо этого он наклонился вперед и зашептал:

— Каждый раз, когда с ней кто-нибудь заговаривал, она отвечала одно и то же. Например, когда ее спрашивали, что случилось и кто сделал с ней такое, она отвечала только одно: "Он называл меня куколкой". Вот и все, что она говорила: "Он называл меня куколкой"!..

Я встал из-за стола.

— Пока, Милт.

Он ошарашенно поглядел на меня.

— Постой, куда же ты? Не уходи! Ты должен...

— Мне пора идти, — сказал я и вышел не оглядываясь. Мне необходимо было как можно скорее остаться одному, чтобы задать себе несколько вопросов и как следует пораскинуть мозгами.

Кто виноват в убийстве, спрашивал я себя, ружье, или тот, кто спустил курок? Я вспоминал пустое, смазливое, маленькое личико, алчный взгляд карих глаз и слова Келли, который сказал:" Она мне совершенно безразлична".

Потом я подумал, что испытывала кукла, когда Черити ломала, выкручивала, колола ее. Готов спорить, она об этом даже не задумывалась.

Я думал: "Действие: девушка бросает в человека вентилятором. Ответное действие: человек бросает девушку в вентилятор. Проблема: колесо не снимается с оси. Решение: выбить ось".

Это — образ мышления.

Как убить человека? Использовать восковую куклу.

А как убить куклу?..

Кто виноват: ружье, или тот, кто спустил курок?

Он называл меня куколкой.

Он называл меня куколкой.

Он называл меня куколкой...

Когда я вернулся домой, в комнате надрывался телефон.

— Привет... Это был Келли.

— С ней покончено, — сказал я. — Твоя кукла умерла. И еще, Келли... Знаешь, держись от меня подальше.

— Хорошо, — ответил Келли.

Оракул и гвоздь

Прогресс, собственно, ничего здесь не изменил. Пентагон 1990 года как Пентагоном был, так им и остался. Теплые места там всегда дорого стоили, и Джонсу, в сущности, некого было упрекать в том, что он получил. Каморка, в которую его поселили и где невозможно было дышать, могла бы быть еще теснее, благо жить в ней ему предстояло не более трех дней. Он и не протестовал. Но после трехнедельного пребывания, он чувствовал себя в ней ничуть не лучше, чем взрослый человек в школьном летнем костюмчике или в башмачках для причастия. Анни всегда с нетерпением ожидала его прихода, но в последнее время ее телефонные звонки стали более походить на крики о помощи, что говорило о том, что нервы ее постоянно напряжены. В отеле ему хотели предложить другую комнату, но он принципиально отказался и чувствовал себя теперь как камешек, опущенный в отвар из трав, потерявшись среди делегатов конвенции Лиги Оппозиции. Он должен был купить себе рубашки, он должен был купить себе ботинки, он должен был сделать себе прививку четырехкратной дозы против гриппа, ОРАКУЛ же ему этого сделать не давал.

Джонс и его команда разобрали его до последнего винтика, проверили сотни километров проводников, прощупали тысячи микросхем, короче говоря, сунули свой нос во все щели, в которые только можно было засунуть его, за исключением бесценного и неприкосновенного банка памяти. Потом они его собрали в обратной последовательности, проверив еще раз все то, что проверяли при разборке с той же тщательностью. Затем он был включен и проработал четыре часа при полной нагрузке в режиме абсолютного приоритету, в то время как добрая половина технических работников страны выжимала свои мокрые от пота носовые платки, а треть военных мочила свои старые кожаные штаны. После чего Джонс заявил трем представителям мужского пола, что с машиной ничего не произошло, что с ней ничего никогда не происходило, и что не было никаких причин даже предполагать, что с ней вообще что-либо и когда-либо может произойти. Один за другим представители зашли еще раз в святилище, заперли за собой дверь, включили цепи кодировки, после чего точно так же, один за другим, вышли, имея на лице одинаковое недовольное выражение, и заявили Джонсу, что ОРАКУЛ отказался дать им ответ. Это были: старый адмирал неопределенного возраста, полковник и некое подобие исторического памятника, которое Джонс про себя окрестил гражданский.

После ухода его команды — двадцати трех программистов и математиков и гениального Джэкарда, которых он отпустил, сжигая за собой все мосты, Джонс вздохнул, снопа снял телефонную трубку и пригласил всех троих к себе. Когда трубка снова легла на свое место, Джонс не смог бы сказать, что он недоволен собой. Или ими. Он любит, чтобы события, будь они ему приятны или наоборот, были логически связаны, а ответы собеседников были бы в порядке вещей, по крайней мере, в том порядке вещей, который установился после того, как он был призван к "постели" ОРАКУЛА. Адмирал дал команду провести прямую линию связи к собственному кабинету: полковник, хотя и был пойман врасплох, что, впрочем, отнюдь не лишало его средств, ограничился введением специального телефонного кода, который посеял ужасную неразбериху на всех телефонных станциях. Что касается гражданского, он просто-напросто никуда не ушел с места преступления, причем спал, ел и выражал свое недовольство тут же, пока не запутался ногой в кабеле, что дало Джонсу достаточное основание для того, чтобы выставить его за дверь. Короче говоря, и при всех прочих равных, все трое убедительно доказали, что не машина, а они сами явно нуждаются в постановке диагноза.

Поэтому было бы логичным предположить, что все трое прибегут по первому же звонку. Они и прибежали. Адмирал с пеноподобными бровями и заморскими глазами; полковник, такой же деревянный, как если бы его накрахмалили вместе с воротничком, с кожей лица, напоминающей полигон после стрельбы; гражданский, хромающий самую малость, с головой, самую малость наклоненной и самую малость повернутой влево, как раз настолько, чтобы все те, кто его не знает — а кто его вообще знает? — чувствовали бы себя в его присутствии лицом к лицу с Историей с большой буквы. Джонс любезно пригласил их сесть, Адмирал, который всю жизнь занимался тем, что рос в звании, пока эти звания в конце концов не кончились, и у которого рука не поднималась снять эту самую руку со штурвала Государственного управления; полковник, которому нравилось быть просто полковником, потому что это давало ему возможность презирать