Шрифт:
Закладка:
Но вскоре он дал Роберту знак рукой, чтобы тот вышел из кабинета, и позвал обыскивать открытые комнаты, лестницы и залы здания на предмет чего-то, что он не уточнил. Струи дождя извивались на окнах, пока они обыскивали комнаты; гром торжествующе грохотал над зданием. Они ничего не нашли. Тем не менее, мистер Видалл устроил себе переезд в другой офис, а Роберт убедил его переместить также себя и Джоан. Оставшиеся сотрудники не нуждались в переезде, они даже не заметили объект, от которого врачи из скорой помощи отводили глаза, когда поднимали его с пола вестибюля. Роберт не любит думать о том, что может угрожать людям, работающим в этом высоком офисном здании, особенно после наступления темноты.
Ибо хромой посетитель распахнул дверь, несмотря на предупреждение мистера Видалла, и оказался лицом к крышам города, видневшимся за пожарной лестницей. В дверной проём ворвался застоявшийся воздух, и в мужчину ударил последний чистый луч солнца, настолько точно, что это казалось преднамеренным. Луч поймал мужчину, который издал ужасный вой и развернулся к Видаллу и Роберту; его голова безумно тряслась. Позже мистер Видалл заболел, а Роберт вернулся к рассудку и тому, что он когда-то принимал за повседневность.
Возможно, он не видел того, что пытался забыть всю оставшуюся жизнь: лицо человека разорвалось от виска до подбородка, щека повисла; но крови не было, только что-то бледное, как у существа, которое никогда не видело солнца, что-то стекающее по телу мужчины, который рухнул на пол. Конечно, Роберт не мог успеть разглядеть, как поток жидкости разделился на движущиеся объекты, которые катились вниз по лестнице вглубь здания, но это было воспоминание, которое он всегда старался отбросить; ибо какой-то инстинкт подсказывал ему, что если он когда-нибудь вспомнит ясно, что он тогда видел, это будет чем-то ещё более худшим, чем полчище огромных, толстых, белых пауков.
Перевод: А. Черепанов
Рэмси Кэмпбелл
Толпа мертвецов
— известно, что толпа, стоящая на страже у тайного входа в каждую гробницу, кормится тем, что вырастает из её обитателей.
— «Некрономикон», Альхазреда
Ramsey Campbell «The Tomb Herd», 1961
Дерлет велел мне отказаться от попыток использовать Массачусетс в качестве места действия для моих рассказов и вообще недвусмысленно посоветовал, как улучшить их. Я подозреваю, что он выражался бы мягче, если бы понял, что мне всего пятнадцать лет, но, с другой стороны, если вы не можете принять такой прямой ответ редактора, вы вряд ли выживете как писатель. Я всё ещё находился в процессе обдумывания его советов, когда Дерлет попросил меня прислать ему рассказ для антологии, которую он редактировал (тогда называвшейся «Dark of Mind, Dark of Heart»). В неописуемом восторге я отправил ему переписанную «Толпу мертвецов».
— Рэмси Кэмпбелл, предисловие к сборнику «Чёрным по белому»
В космосе, где наша вселенная есть лишь атом, существуют мириады невыразимых ужасов, и двое врат агонии — жизни и смерти, зияют, изливая бесконечные мерзости. А другие врата, извергающие своих отпрысков, слава Богу, мало известны большинству из нас. Немногие могли видеть порождение абсолютного разложения или познать тот центр безумного хаоса, где Азатот, слепой бог-идиот, бормочет в безумии; я сам никогда не лицезрел таких вещей, но Бог знает, что увиденное мной в те катастрофические моменты в церкви в Кингспорте, превосходит высшее земное знание.
Конечно, я бы никогда не приблизился к загнивающему, древнему Кингспорту, если бы не стал жертвой обстоятельств. Но в те дни мне остро не хватало денег, и когда я вспомнил о приглашении своего давнего друга, жившего в Кингспорте, стать его секретарём, я с некоторой надеждой подумал, что эта вакансия ещё может быть не занята. Я знал, что моему другу нелегко будет заполучить человека, который останется с ним надолго; не многим понравится пребывание в этом месте, известном своей дурной репутацией.
Размышляя таким образом, я собрал свои немногочисленные пожитки в чемодан, погрузил их на заднее сиденье небольшого спортивного автомобиля и отправился в Массачусетс. Ещё до того, как я добрался до места назначения, меня встревожил общий вид окрестностей — мрачная, угрюмая местность, малонаселённая и густо поросшая деревьями.
Встречались определённые участки, что вызывали у меня более сильное беспокойство: например, дорога из щебня пролегала вдоль быстро текущей реки Мискатоник, так что отражение моего автомобиля странно искажалось чёрной пеной на воде; разворот, который заставил меня ехать прямо через болото, где деревья смыкались над головой так, что тина вокруг была едва видна; и густо поросшие лесом склоны холмов, что побудили меня вспомнить некоторые вещи, намекавшие на аванпосты космических сил в округе Уилбрэхем. Не то чтобы меня пугало то, что я видел, ибо я никогда — или, по крайней мере в те дни — не был особенно суеверен; я просто ощущал смутное беспокойство, проистекающее из странного первобытного вида окружающей обстановки.
Имейте это в виду — моя натура не была суеверной, и поэтому я не испугался так, как могли бы испугаться некоторые люди, услышав намёки моего друга, когда тот разговаривал со мной. Он все чаще говорил о некоторых вещах, почерпнутых им из различных старинных книг; он рассказывал о «забытом цикле суеверных знаний, которые лучше было бы не знать»; он упоминал странные и чуждые имена, а во время нашей последней встречи даже намекал на реальное поклонение транспространственным существам, что всё ещё практиковалось в таких городах, как Данвич, Аркхэм, Иннсмут и Кингспорт, в котором мой друг и жил. В своём последнем письме он рассказывал дикие вещи о храме Йог-Сотота, что существовал параллельно с настоящей церковью в Кингспорте, в которой совершались чудовищные ритуалы и где «врата», если их открыть с помощью чтения забытых чуждых заклинаний, открывались, пропуская в наш мир старших демонов из других сфер. По словам моего друга, существовала особенно отвратительная легенда, касающаяся поручения, с которым приходили эти демоны; но даже он не решался пересказать её, по крайней мере, до тех пор, пока не побывал в земном храме пришельцев. С тех пор, как это случилось около трёх недель назад, я больше ничего от своего друга не слышал