Посмотрев на часы, висевшие в простенке, увидел, что минутная стрелка уже дошла до половины восьмого, а в восемь меня телохранитель будет ждать.

— Андрей Анатольевич, вы начали про Коллеж де Франс рассказывать, — напомнил я тестю.

— Да, — кивнул граф, опять разворачивая бумажку. — Коллеж основан еще в шестнадцатом веке. Обучение там бесплатное, безо всяких ограничений по подданству, полу, возрасту или вероисповеданию. Правда, диплом об окончании курса не выдают, и ученую степень не присваивают. Нынче там сорок кафедр, но естественные науки тебя вряд ли заинтересуют. А вот для тебя бы подошло… — Комаровский-старший уткнулся в бумажку и начал читать. — Сравнительная грамматика, египтология, еврейский и халдейский языки, история латинской литературы, средневековый французский язык, средневековая французская литература, эстетика и история искусства, историческая география Франции, история религии. Есть целых семь кафедр по философии, обществознанию и этике… А, да, имеется кафедра славянских языков, но там уклон в чешский и польский.

Я растерянно захлопал глазами. Наверное, тесть обо мне слишком большого мнения, коли считает, что мне подошло бы изучение еврейского и халдейского языков или египтологии.

— А нет ничего попроще? — жалобно поинтересовался я. — Истории римского права, например, или истории науки и техники?

— Имеется курс по истории медицины, — сообщил тесть. — Его ведет доктор Огюстин Кабанес. Правда, сам он по образованию не историк, а фармацевт, зато у него есть интересная книга про медицинские загадки. А еще он написал про Наполеона на острове Эльба. Будет время, обязательно прочитай. И, вообще, в Коллеже де Франс нет академического образования. Полная свобода преподавания! У профессоров нет ни плана лекций, ни программ. Полная свобода исследования, преподавания.

— Это не как наш университет Шанявского? — поинтересовался я.

— Не совсем, хотя он очень похож. В университете Шанявского и плату за обучение, пусть и небольшую, но брали, а программа в нем утверждалась министерством просвещения.

Кажется, до меня стало доходить. Свобода исследования — нечто вроде преподавания того, что стукнет в голову преподу. Можно толкать фольк-историю, а то и лжеисторию в духе Фоменко с Носовским. А ведь пожалуй, что этот вуз для меня подойдет[1]!

Ух ты, а ведь уже без двух минут восемь. Быстренько допив кофе, поцеловал Наташку, раскланялся со старшими Комаровскими и выскочил.

Около дома уже ожидало такси, а возле него стоял хмурый Коновалов. Кажется, он тоже не выспался.

— В торгпредство? — на всякий случай поинтересовался телохранитель, открывая мне дверь, хотя я вчера обозначил мой утренний маршрут.

— Благодарю вас, — автоматически поблагодарил я, усаживаясь на пассажирское место.

— Олег Васильевич, телохранителей за такое не благодарят, — наставительно произнес Елисей. — Это моя работа.

Ага, знаю. Открывая для шефа дверь, заодно прикрываешь его от пули.

Пока ехали, я раздумывал — а чего это я решил учиться? Впрочем, в Сорбонну бы я с удовольствием на лекции походил. Скажем — записался бы на курс по старофранцузской литературе, изучал бы рыцарские романы и фаблио. А еще лучше — поучиться бы у основателей «школы анналов». Походить бы на лекции Люсьена Февра и Марка Блока. Но эти ученые, скорее всего, пока в Сорбонне не преподают, а свою научную школу еще не создали[2].

Ну а все-таки, зачем мне нужно получать образование? То, что у меня имеется из того мира, не в счет. Разумеется, время от времени лекции, читанные мне когда-то мои профессорами, пригождаются, но не настолько, чтобы эти знания имели какую-то решающую роль. Я все равно, при всем желании, не смогу вспомнить деталей биографий или исторических событий, что совершаются в этом мире. Да и мир, нужно сказать, уже не тот, что был прежде. Вон, Игнатьев передал свои миллионы Красину в двадцать пятом, или в двадцать четвертом году, а двести восемьдесят миллионов франков двадцать четвертого года — совсем не те миллионы, что в двадцать первом. В двадцать четвертом и восьмой части того, что я сумел прикупить, мы не сумели бы приобрести. А кто «ввел» в эту реальность фигуру Семенова-Семенцова, умудрившегося единым махом рассчитаться с французскими долгами? И кто бы подумал, что Финляндия станет не буржуазной, а социалистической республикой, а Крым, напротив, обретет независимость?

Стоп, опять отвлекся.

Итак, зачем мне нужно образование? Или же мне нужен диплом?

В этом мире, насколько помню, ценили не дипломы, а именно образование. Выдающийся советский генетик Тимофеев-Ресовский, завершив обучение в университете, тратить время на получение какой-то бумажки, подтверждавшей его образование, просто не стал, а отправился работать. И один из моих любимых писателей-фантастов, а заодно и известный ученый-палеонтолог Иван Ефремов, сначала по совокупности научных работ получил ученую степень кандидата биологических наук, а лишь потом обзавелся дипломом о высшем образовании.

Надо посмотреть правде в глаза. Нужно быть честным и перед собой, да и перед своим читателем. Высшее образование, вернее — диплом, мне нужны для удовлетворения собственных амбиций и для карьеры.

А еще для того, чтобы мне перестали тыкать в нос моим семинарским образованием.

Граф Комаровский сказал, что Коллеж де Франс, в отличие от Сорбонны, не выдает выпускникам дипломы. Это плохо. Но хоть какую-то справку мне должны дать. Вроде — прослушал курс лекций. И можно будет писать в анкете, в графе «образование» — мол, по социальному происхождения крестьянин, зато имею титул виконта, образование высшее, закончил учительскую семинарию и исторический факультет Коллежа де Франс.

А еще, если уж совсем честно, то было бы интересно посетить какую-нибудь лекцию этого профессора-фармацевта Огюстена Кабанеса (ишь, даже имя запомнил), посвященную истории медицины. А вдруг услышу нечто такое, что пригодится? Может, узнаю тайну создания чудодейственного лекарства из плесени? Так вот, услышу, а потом подскажу профессору Барыкину и пока еще младшему научному сотруднику Зильберу?

Около торгпредства я увидел машину, в которой сидел инспектор Левин. Впервые мы с ним столкнулись во время обыска в нашей конторе, а теперь видимся почаще. Именно он и наорал на полицейских, что заковали меня в наручники. Он и ведет дело о покушении на торгового представителя Советской России. И что же нужно полиции с утра пораньше? Не стряслось ли чего с моим Лоботрясовым?

Мы оба вышли из авто, отошли в сторонку. Инспектор сразу же взял быка за рога.

— Мсье Кустов, я узнал, что вчера вы навещали раненых в госпитале.

Скрывать свой визит я не посчитал нужным, поэтому кивнул. А то, что я еще побывал в палате, где лежали белогвардейцы — невелик секрет. У инспектора могут быть информаторы среди персонала, а то и еще проще — сообщил кто-то из «сопалатников».

— Надеюсь, вы дали моему сержанту не больше десяти франков?

Ишь, хитер бобер. Задает вопрос с такой интонацией, словно доподлинно уверен, что я давал взятку его человеку. Но ветерана войны я сдавать не стану. А виновен ведь не только тот, кто берет взятки, но и тот, кто ее дает.

— Ваш полицейский как раз отлучился по естественной надобности, а не зайти к злоумышленнику, и не поговорить — было бы странно.

— Это хорошо, — кивнул инспектор, делая вид, что он мне верит. — Наш новый министр очень плохо относится к взяточникам. На каждом совещании у префекта нам дают указание от мсье Маррона — запрещать полицейским брать подарки от населения, не говоря уж о том, чтобы брать самим.

— Мсье Маррон все правильно делает, — кивнул я с самым серьезным видом. — Взяточничество разъедает основы государства. Советской России коррупция досталась как наследие царского режима, а теперь мы стараемся с ней бороться.

— И как, успешно? — с иронией поинтересовался инспектор.

— Не очень, — не стал я врать. — Раньше чиновники брали взятки от жадности, а нынче от бедности. Наша страна живет скудно, поэтому жалованья не хватает, вот, наши советские чиновники и вынуждены брать. Но мы их ловим, наказываем. Надеюсь, со временем, когда уровень жизни поднимется на должную высоту, мы покончим и с этим родимым пятном капитализма.

— Что ж, желаю удачи, — совершенно серьезно пожелал инспектор Левин, а потом перешел к делу. — Надеюсь, вы не станете скрывать от меня каких-то важных обстоятельств покушения?

— Отнюдь, — пожал я плечами. — Один из раненых, имени не знаю, но тот, что в сознании, сказал, что меня решили убить из-за награждения орденом Почетного легиона. Дескать — негоже красным носить столь высокую награду, которой достойны только выдающиеся люди. Наверняка врет.

— Увы, ничего не могу сказать, — покачал головой инспектор. — Вот это раненый — фамилия его Тоголуков, вчера вечером неожиданно сделал заявление — мол, он совершенно не при чем, просто гулял по городу, а здесь оказался случайно — попал