Шрифт:
Закладка:
Первое, что он почувствовал, когда спустя еще миг пришел в себя — первый ряд конных латников пронесся мимо, обдав его волной горячего воздуха. Второй наверняка втоптал бы его в землю, не особенно даже это заметив, но вдруг конь, что пер прямо на Яшку, резко припал на одну ногу, бухнулся на колени и с пронзительным жалобным ржанием повалился под ноги лошади справа от него. Здоровенные задние копыта животного, которого при падении развернуло крупом вперед, пронеслись чуть не у самого носа книгочея, звучно бухнув подковами в неподъемную створку ворот. Те, будто только того и ждали, басовито скрипнув, закрылись почти наполовину.
Лошадь, едва не стоптавшая Якова, сбила с ног второго коня, тот, жутко кувыркнувшись и хрустнув не то костями своего всадника, не то собственной шеей, грохнулся всей тяжеленной тушей в аккурат поперек прохода. Мчавшийся следом скакун налетел уже на эту тушу, но сумел удержаться на ногах и, круто подавшись в сторону, бухнулся боком на стену. Короткий вскрик всадника оборвался жалобным лязгом кулем слетевшего на землю закованного в железо тела. Другие кони становились на дыбы, жутко молотя передними копытами, сбрасывали седоков, оглушительно ржали, налетая друг на друга и ломая тесный строй.
Как бы трудно не было в это поверить, но то, что не под силу оказалось сделать нескольким десяткам опытных воев, сотворил тщедушный «монашек».
У ног Якова из земли торчал окровавленный боевой топор, на который, судя по всему, и наступил едва не растоптавший Яшку конь. Секира эта чуть ранее торчала из массивной доски ворот, и монашек, должно быть, налетел на ее рукоять животом, вырвал из створки так, что она ухнулась на землю — лезвием кверху — и покалечила лошади ноги.
Конники, поняв, что через завал лошадиных тел прорваться не удастся, размесили землю в том месте, где только что валялся монашек, и лишь после этого подались назад. Путь к отступлению оказался окончательно отрезан, и теперь выход у них был один — либо сдаваться, либо принять смерть. И, судя по тому, как порывисто боярские вои слезали с коней, вынимая на ходу оружие, покорно мириться со своей участью они даже не думали.
Едва не зашибив монашка, на землю тяжело бухнулось бездыханное тело. На чьей стороне был этот воин, Яшка не взялся бы определить. Но раз уж свалился он с крепостной стены, значит, киевляне все же сумели додавить защитников и теперь теснили их в сторону сходен. Эту догадку подтвердил еще один разбойного вида мужик, сверзившийся с прясла во внутренний двор заставы. Этот еще был жив. Тяжело хрипя, он попытался отползти в сторону от свалки, волоча по раскисшей земле недвижные кули ног, но повезло ему куда меньше книгочея. Одна из лошадей, дико гарцуя на месте и стараясь оборвать узду, за которую ее держал хозяин, наступила бедняге на руку. Тот дико заорал, забившись в яростном припадке. От истошного крика лошадь пришла в еще большее неистовство, замолотила ногаим, и одно из массивных ее копыт опустилось раненому между лопаток.
Яшка зажмурился, сжался в тугой комок и тут его желудок вывернулся наизнанку. Благо, извергать оказалось особо нечего. Тело корчилось и тряслось, изрыгая комки какой-то горькой слизи.
Когда корчи понемногу улеглись, он судорожно утер лицо рукавом. Зачем, и сам сказать не смог бы — одежда была до того грязна, что измазался он еще больше.
С лестниц, ведущих вниз с горящих стен, пятились последние их защитники. Сверху их теснили княжьи латники.
В ворота что-то тяжело бухнуло. От неожиданности Яков отпрянул в сторону. От удара с надвратной башни с грохотом посыпались горящие бревна. Удар повторился еще раз. Казалось, сейчас вся стрельня, задрожавшая как осиновый лист, рассыплется и похоронит под своими останками всех, кому не посчастливилось в этот миг оказаться в кровавом котле. Но это, похоже, ничуть не смущало воев, рванувших во двор заставы через так и не закрывшиеся до конца ворота. Они были вооружены длинными пиками, и почти все наконечники и древки копий были в темных потеках крови. Что говорило об одном — им все же удалось пересилить боярскую конницу. И удалось подвести к стенам таран, который сейчас и долбил в упрямо не поддающиеся створки. Откуда ж им с той стороны было знать, что ворота изнутри завалены телами коней и их всадников, и легче разбить их в щепу, чем приоткрыть еще хоть на вершок.
Но и того проема хватило для наступающих. Их число внутри крепостицы неуклонно росло, и сомнений в том, чью кровавую победу узрит нехотя зарождающееся утро, не осталось даже у защитников. Они продолжали рубиться дико и яро, сгрудившись вокруг боярина, провожая ночь звоном мечей и криками раненых. Не было среди них и одного, чьи латы со шлемами не были бы погнуты и рассечены, а из этих разрезов не сочилась бы кровь. Но силы их таяли столь же стремительно, как и число.
И вдруг над дружина Светлого, исполняя, должно быть, наказ воеводы, перестала теснить врагов, отступив от них на пару шагов. Пожар, рьяно разыгравшийся над головами, по-прежнему с треском грыз деревянные перекрытия прясел и маковки стрелен. Раненые продолжали кричать и хрипеть, корчась на земле, а лошади, окруженные запахом смерти и кольцом огня, ошалело ржали и дико метались вдоль стен.
Но стих хотя бы лязг схватки. Пусть даже чувствовалось, что в любой миг он мог возобновиться. Израненные люди, стоявшие лицом к лицу, угрюмо мерили друг друга взглядами.
— Никто боле не умрет! — разнесся над крепостным двором властный голос. Если бы не знакомая надтреснутая хрипотца в нем, вот-вот готовом зайтись в приступе кашля, Яков ни за что не признал бы боярина Молчана.
13. Штурм (окончание)
— Хватит! Опустите оружие, щучьи дети! Супротив кого мечи поднять вздумали?! Супротив слова княжьего?!
По рядам защитников прошелестел нестройный гомон.
— Я непонятно говорю, быть может?! — не унимался боярин. — Или есть такие среди вас, кто меня не знает? Боярин Молчан Ратиборыч с вами речь держит. Ближник Светлого князя! И воеводы вашего брат, — добавил он чуть погодя севшим голосом. — Сложить оружие! Прикажи им, Клин, хватит уж крови! — гаркнул он так,
