но, несмотря на это, отдал приказ. Никто не знает, что его ждет завтра. Когда солдаты, разутые и раздетые, пойдут по обледеневшим дорогам к границе, меня никто не спросит, что я собирался предпринять.

До каких же пор так будет продолжаться? Вот уже пять лет как власть в наших руках, а наши потребности должным образом не учитываются, во всем чувствуется нехватка. С прежними командирами было плохо, а без них — еще хуже, некому поручить самые элементарные вещи. А нам необходима армия боеспособная, сильная. Раньше я знал одно: вот тебе винтовка, гранаты, а там — враг. А теперь ни пуля, ни граната не помогут. Да и врага нет налицо, но ты ждешь его всегда, с любой стороны.

Меня никогда не мучили кошмары во сне, но в ту ночь я кричал.

На службе, в полку, мне все было ясно, но то и дело многие нити рвались.

Весь день я был в бегах, а когда на мгновение останавливался, чтобы посмотреть, много ли сделано, то выяснялось, что надо все начинать сначала. Даже у себя дома не всегда знаешь, чем накормить и как обуть двоих, а тут — более двух тысяч человек! Мне могут возразить: «Государство у нас богатое. Для армии нет отказа, всегда хватало и будет хватать, но для каждого отдельного солдата...»

А эти, из интендантства, твердят: «Нужен приказ сверху». Для них важны бумажки, а не люди.

Кто-то постучал в дверь и вошел без разрешения. Оказалось, дежурный офицер. Лента на рукаве его кителя соскользнула к локтю, но его нельзя было винить — он дежурил уже более суток. Другие уехали, а его сменщик заболел. Узнав об этом, он даже не спросил, как ему поступить. Просто остался на следующее дежурство, и я понял, что в случае необходимости он сможет выдержать и целую неделю.

— Товарищ майор, звонят из комендатуры. В течение нескольких часов они задержали десять солдат из третьего батальона. Комендант грозится пожаловаться в штаб дивизии, если вы лично ему не позвоните.

«Доклад, докладываю, докладывал... Некоторые слова так въедаются в мозг, что начинаешь их ненавидеть. Каждый выбирает самый легкий путь. И этот комендант вечером спокойно уснет с сознанием исполненного долга. Я попытался взять себя в руки, а дежурный офицер все ждал моего ответа.

— Десять? — спросил я, чтобы выиграть время.

— Так он сказал. Патруль снова пошел в город. Возможно, задержит еще кого-нибудь.

— Ну а ты как? У тебя здесь все в порядке?

— Так точно, товарищ майор. Кажется, мы все предусмотрели, но ведь если человек захочет уйти отсюда, путей много. Дело в сознательности самого человека.

Он прав. Без особого труда можно превратить наш район в тюрьму, но мне нужны не заключенные, а люди. Сознательность... Дежурный правильно сказал.

Он все еще чего-то ждал. Ответил на мои вопросы и ждал.

— Попроси коменданта передать задержанных солдат офицеру, которого я к нему пошлю. Я сам разберусь, в чем они виноваты, — проговорил я нарочито медленно, чтобы мои слова звучали убедительнее.

Дежурный вышел. Конечно, он размышлял о судьбе этих несчастных десяти солдат, пытаясь угадать, как я поступлю с ними, и не подозревал того, что в данный момент я и сам не представлял, что с ними сделаю, когда увижу их. Они теперь мои солдаты, пусть даже всего лишь несколько дней. Они — наши солдаты, а мы передаем их из рук в руки и по поводу каждого их проступка раздуваем целые истории.

Я сам определю степень вины и сам их накажу...

Мне стало душно, и я вышел на воздух, чтобы меня обдало ветерком. И тут увидел, что ко мне идут гости. Ярослав застегнул шинель до самого подбородка, но, как всегда, забыл перчатки и потирал руки, пытаясь их согреть. Он все время мерзнет. Вчера снова кашлял кровью. О своем здоровье он совсем не заботится. Ярослав напоминает мне корень дуба. Ветви сохнут одна за другой, а от корня вырастают новые побеги. Так и он, несмотря ни на что, живет и радуется.

Второй гость — Драган. Этот размахивал руками и что-то говорил. Собравшись вместе, они постоянно спорят.

Так было и тогда, когда на партийной комиссии разбирали мое дело. Они сидели друг против друга. Оба знали меня не хуже, чем самих себя, но, словно нарочно, занимали диаметрально противоположные позиции.

Моя женитьба на Жасмине была свершившимся фактом, но Драган никак не хотел примириться с этим.

Когда все обвинения благодаря моим положительным характеристикам и несмотря на отрицательное в ряде случаев поведение все же были сняты, Ярослав долго откашливался и в конце концов сказал:

— Можно было многое сделать по-другому, но решать свою личную жизнь — это его право. Велико — наш парень, из народа. Я за то, чтобы мы сняли все выдвинутые против него обвинения.

В комнате для заседаний стало тихо. Все ждали, что скажет Драган, а он молчал. Его бритая голова имела какой-то вызывающий вид, а он еще и сжимал ее обеими руками.

— Продался!.. Вот что я скажу!.. — пробасил Драган и встал. — Это правда, что, задержав майора Бодурова, Граменов избавил область от многих неприятностей. Но и другое тоже правда: оказалось, что его самого не смогли спасти от идущей ко дну красавицы, которая вовремя сориентировалась. Мы предупредили его, но он с нами не посчитался. Я любил Велико, но больше не могу ему доверять. Для меня он перестал быть коммунистом. — Так Драган закончил свою речь.

Из партии меня не исключили, но в наказание перевели в пехотный полк.

И вот теперь нам предстояло встретиться снова. Я уже знал, что на границе создалась напряженная обстановка, что почти ежедневно к нам забрасывают группы диверсантов, но раз Драган решил пожаловать ко мне, значит, случилось нечто значительно более серьезное.

Я увидел их сразу, но не вышел им навстречу, а стоял и ждал, когда они подойдут.

— Мы ему звоним, звоним по телефону, а он гуляет себе по плацу, — начал Драган. Он пожал мне руку и посмотрел на огромную яму, выкопанную солдатами. — Да ты, часом, не бассейн ли строишь? Не мешало бы, ох, как не мешало бы! Вспотеют солдаты от бега и прямиком в холодную воду. Вас, военных, надо