«Надо бы взглянуть, не продавать это как лом. Утварь для храмов вещь не дешёвая».

— Но думаем начать продажи с лошадей, чтобы на них фураж не изводить. Купчишки уже к конягам присматриваются, — продолжал один из корпоралов.

Да, раньше Волков и сам так поступил бы, но теперь всё было иначе.

Теперь ему нужны были и кони, и телеги.

— Потом провиант продадим лишний: мёд, да масло, да жир с солониной, — продолжал солдат. — Муку нужно продать, лежалая она, с червяком уже.

И это было разумное решение. Раньше. А теперь кавалер не знал, сколько людей ему придётся вести в своё имение. Может, помимо войска, ещё тысячу мужиков, баб и детей. А бабы и дети как солдаты ходить не умеют, это солдат пешком отсюда до его Эшбахта дней за пятнадцать дойдёт; если сильно надо будет, ноги в кровь, но и за двенадцать дотопает. А баб с детьми бегом не погонишь. Они туда месяц будут тащиться, и весь месяц их нужно будет кормить. И еду им везти. А эти пришли, стоят в нетерпении и уже готовы коней распродать, провиант распродать, телеги опять же. А ему потом покупать, что ли, всё обратно?

— С конями пока повремените, — говорит полковник. — Мёд продавайте. Сукно, муку самую плохую, что там у вас ещё есть, а коней, телеги, палатки и хороший провиант пока не продавайте.

Солдаты смотрит на него, кто с удивлением, а кто и с подозрением: что это, мол, полковник задумал? Видя это, Волков и говорит:

— Половину своей доли в добыче, половинную порцию первого офицера отдаю в пользу нижних чинов.

Лица солдатских делегатов вытягиваются, не ожидали они такого, это очень щедрый дар.

— Отдаёте половину своей доли младшим чинам? — переспрашивает седой корпорал на всякий случай: вдруг послышалось.

— Да, вы достойны награды. — подтвердил кавалер.

— Вот за это спасибо, господин полковник, — старший из корпоралов кланяется.

За ним кланяются и другие:

— Спаси вас Бог, господин полковник.

— Уж ребята порадуются, как узнают.

Глава 19

Лагерь мужиков был намного больше, чем его лагерь на той стороне реки. Больше и богаче. Но кавалер уже думал о возвращении домой. Два воза с роскошью, что подарили ему горожане из Ламберга, и все возы с добром из дома Железнорукого он этим же днём отправил в свой лагерь, к капитану Пруффу, чтобы потом меньше телег переправлять через брод одновременно. И отправил вторую роту капитана Хайнквиста туда же. Для охраны и своего лагеря, и своего добра в нём.

А к вечеру позвал к себе Максимилиана и сказал:

— Возьмите, друг мой, десять человек из моей гвардии и езжайте к мосту на Ламберг.

— Хорошо, и что там мне сделать? — спрашивал знаменосец.

— Там должен быть человек…, — Волков чуть задумался. — Имени я его не знаю, и лица не знаю. Но он должен там меня ждать.

— А где он вас ждёт?

— Не знаю, обыщите окрестности вокруг моста или под мостом поглядите.

— А если не найдём?

— Ну, не найдёте так не найдёте, как темнеть начнёт, так возвращайтесь.

Как Максимилиан уехал, он пешком пошёл по лагерю с одним лишь Фейлингом. До реки собирался дойти. А солдаты, что встречали, его сразу начинали славить.

— Эшбахт!

— Виват господину полковнику.

— Инквизитор!

— Инквизитор!

— Длань Господня!

Видно, весть о том, что полковник отдаёт часть свой доли, половину своей доли нижним чинам, произвела на солдат впечатление.

— А солдаты вас любят! — тихо и чуть с завистью говорит ему молодой оруженосец Курт Фейлинг.

Волков не отвечает.

«Недели полторы назад они на алебарды и копья меня поднять мечтали за то, что заставлял их строить лагерь ночью, а теперь любят! Конечно, при такой-то добыче».

Приходилось ему отвечать, кивать, махать рукой. Но, честно говоря, не любил он всего этого. Одно дело, когда славят перед боем, или в бою, или после случившийся только что победы, то для вдохновления людей хорошо. Так же неплохо при въезде в город, то для дела нужно, для репутации, да и само шествие красивое к этому уместно, а тут из-за того, что денег солдатам пожертвовал…

Так, отвечая на приветствия солдат, они добрались до реки, почти до берега, на то место, где Рене держал пленных. И капитан Рене, и брат Ипполит были как раз там.

Стояли разговаривали, и Рене, кажется, уже не злился на монаха, хоть был ещё хмур. Увидев полковника, сразу пошли ему навстречу. И все вместе пошли среди пленных, при этом Волков разглядывал их. Люди были замызганные, отощавшие, битые. В одежде рваной. На женщинах так и вовсе лохмотья. Люди смотрят на него с робостью, с опаской, его узнали. Замолкают при его приближении.

— Инквизитор, — шепчет женский голос у него за спиной.

Что ж, путь боятся, это хорошо. Он рассматривает всех их, спрашивает у монаха:

— Ну что, много народа хочет вернуться в истинную веру?

— Да почти все, — буркнул Рене.

— Почти все раскаялись, готовы принять причастие, — радостно сообщает монах, — уж и не знаю, сколько дней уйдёт у меня на это.

— Раскаялись! — фыркает капитан. — Разбойники хотят избежать петли. Вот и всё их раскаяние.

Видно, что он не верит в раскаяние мужиков.

Но монах его не слушает, он рассказывает кавалеру радостно:

— Женщины так сами подходят и детей подводят, просят благословения у меня, словно я епископ какой известный, хотят слово божье слышать.

— Что ж, это хорошо, — говорит Волков капитану, — как составите списки, начинайте готовить провиант и телеги, идти до Эшбахта они будут долго, посчитайте, сколько провианта им надобно будет на весь марш, да чтобы ещё по приходу осталось на первое время.

— Будет исполнено, — невесело отвечал Рене.

— Как будут готовы списки всех, так принеси мне, — теперь кавалер обращается к брату Ипполиту. — Только толково всё сделай, список мужиков, отдельно баб, отдельно детей. Посмотри, тощи ли, имеют ли обувь, исправна ли одежда, нет ли хворых, имей в виду, путь неблизкий. Не хочу, чтобы они дохли в дороге, как мухи, они мне живые в поместье надобны.

— Разбегутся они в пути, — всё ещё бурчит Рене.

— Так вы их будете сторожить, — улыбается полковник, — у вас, капитан, я надеюсь, не разбегутся.

— Тогда в цепи их лучше ковать.

— Дорогой мой родственник, — теперь Волков говорит уже заметно суше, — цепи нынче дороги, а вот солдаты у нас законтрактованы до сентября, уж устройте так, чтобы мужики у вас не разбежалась в дороге.