– Джанет, но твои волосы… ты видела их? Прошу тебя, не надо! Теперь зеркало заберет столь много, что ты погибнешь!

Я поймала мятущийся ее взгляд и улыбнулась грустно:

– Я должна, милая моя сестра. Утешением мне послужит то, что я вновь увидела тебя.

На мгновение она зажмурилась и выдохнула обреченно:

– Я подскажу способ. Это будет несложно.

10

Около полуночи ливень утомился и притих, тучи уползли к морю, и в их прорехах мелькал остророгий месяц, белый, как молоко. Маргарет привела меня к старой сгорбленной яблоне, и стоило мне коснуться ее кряжистого ствола, как скулы свело от кислой слюны. О, слишком хорошо я помнила, каковы на вкус ее плоды!

– Поднеси ему яблоко, – сказала Маргарет, – самое прекрасное яблоко, которого он так жаждет.

– Но яблоки нашего сада давно утратили свой вкус, и лишь Элизабет может до сих пор этого не замечать!

– О, ему вовсе не нужно правильное яблоко. Омой в своей крови простое, зеленое, и оставь до рассвета на старом камне для подношений. Пусть лес отступил, но сила его еще осталась, он еще помнит осенние пиршества добрых соседей. И как только солнце взойдет, яблоко станет алым и сладким, как те, что выращивала матушка.

– Странный рецепт, – сказала я, не спуская с Маргарет пристального взгляда. – Разве может кровь хоть что-то сделать сладким?

– Разве ты не знала? – Она нахмурилась, и словно тень набежала на ее лицо, чуть приглушив и мягкое сияние кожи, и золотой блеск волос. – Наши яблоки росли на крови. Матушка из года в год роняла несколько капель к корням каждого дерева, и они мешались с водой и землей, поднимались к листьям, поднимались к плодам. Потому-то и были они такие красные, потому-то и были они такие сладкие. Ведь нет для добрых соседей лакомства более желанного, чем наша кровь.

– Но она их пугает, – медленно произнесла я, вспоминая, как острый шип пробил кожу, как клочьями тумана обернулись добрые соседи и исчезли, стоило им уловить запах крови.

– Она для них – отрава, – мягко поправила Маргарет. – Потому-то и нужны яблоки. Соль и железо остаются в листьях, кровавая сладость – в плодах. Но тебе нужно что-то сильнее простого яблока.

Зеленое яблоко легло мне в ладонь, мелкое, едва ли больше половины кулака. Я помнила его вкус, я помнила, как темнеет его мякоть. Помнила, что в нем матушка видела защиту от добрых соседей.

Жаль, Маргарет оно не защитило.

– Только знай, – тихо сказала она после недолгих колебаний, – даже яблоко его не убьет. Да и есть ли в мире хоть что-то, что способно его убить? Нет, уже нет… Только сон, что подобен смерти, – вот и все, на что ты можешь надеяться.

– Кто он, Маргарет? – вмиг охрипшим голосом спросила я. – Что он такое?

Она только головой покачала:

– Не спрашивай – не отвечу. Не могу ответить. Все что скажу: те, кто его возвратил, и сами его боятся. И все же прошу: одумайся. Мертвый король принесет куда больше смерти и крови.

До сих пор я вспоминаю тот хрупкий, ускользающий миг и думаю: что было бы, если бы я поверила ей, последовала ее совету? До сих пор жутко – до слез из глаз, – что права была Маргарет, что все беды и горести – дело рук моих, всходы, что я посеяла. Вспомнить бы, что всегда сестра была мудрее, и вернее чувствовала мир, и яснее замечала смутные знаки. Но тогда я верила в свою правоту, в свое знание о Сандеране, в разрушительность их оружия – и в то, что лишь они способны навсегда защитить нас от добрых соседей.

– Нет, смерть и кровь будут, если его пощадить.

Она зажмурилась и выдохнула вместе со стоном:

– Пусть будет так.

– Что ж, – медленно произнесла я, взвешивая слова. – Благодарю тебя, сестра, за помощь и совет. Есть ли то, чем по силам мне тебе отплатить?

Ритуальные слова сделки с добрыми соседями ядовитым медом капали с моих губ. Я ждала чего угодно: и победной усмешки, что обезобразит любимое лицо, и гнева, что шутка не удалась. Но Маргарет лишь виновато понурила плечи и уткнулась мне в грудь, как в детстве.

– Не спрашивай ни о чем, – прошептала она, оплетая руками мои плечи, – пусть молчание и будет расплатой.

Я прижала ее к себе, перебирая пальцами мягкие пряди. Слова кипели во рту, но я сжала зубы и прикусила язык, сдерживая и мольбу, и упреки. В одном Элизабет была права – Маргарет давно уже не ребенок, и потому должно мне уважать ее выбор.

Она покинула меня подобно тому, как лунный свет истаивает перед рассветом. Я долго следила, как светлая ее фигурка удаляется по дорожкам меж яблонь, пока она и вовсе не исчезла – растаяла, обернувшись лунным бликом на темных листьях. Хоть и терзал меня вопрос, куда же она уходит, куда она спешит, я не стала ее преследовать. Зеленое яблоко в моей ладони свинцовой тяжестью клонило меня к земле.

Я сделала все так, как она сказала. Кровь моя бежала по зеленому боку, скатывалась с него, темной лужицей собираясь в чаше. Сколько бы я ни резала руку, сколько бы ни лила крови, все ее было мало, все она не могла доверху скрыть яблоко. Тогда я боялась, что лишусь сознания раньше, чем исполню наказанное; о, как же глуп был мой страх! Не того мне стоило страшиться.

Если бы еще тогда я сложила воедино сказки и легенды, слова Кейтлин и слова Маргарет, уловленные недомолвки и смутные подозрения, то и сама бы узнала, кем же он был, мой маленький король, мой Гвинллед.

Если бы еще тогда я сложила воедино страхи Рэндалла, алчность Элизабет и требования сандеранцев, может, и узрела бы, что смерть от их пушек гораздо милосерднее того, на что они обрекут Альбрию.

Но никому не дано прозревать будущее, даже добрым соседям.

В страхе перед порохом и железом они выбрали откупиться одной жизнью – так же, как и я.

И чем же я лучше них?

Я очнулась перед рассветом, на земле у темного камня, и одежда моя промокла от росы, а тело задеревенело от холода. Слабость терзала меня, тошнотой скручивала желудок, и темная пелена перед глазами скрывала от меня посеревшее в утренних сумерках небо.

Почудилось мне, что ночь будет длиться вечно.

Молодые саженцы яблонь на месте старого пустыря стояли недвижимо, лишь едва трепетали тонкие