– Ваше величество, на всем западном побережье от Нормандии до Ла-Рошели вооруженный бунт. Два дня назад одновременно во всех крупных городах и портах простолюдины с русскими ружьями в руках захватили все ратуши, казначейства, банки, блокировали войска в казармах. – Де Шательро оглянулся, напомнив своим поведением недавние жесты Обинье, после чего продолжил еле слышно: – Местные дворяне клянутся, что они ни при чем, бунтовщиков поддерживают купцы и ремесленники да городская голытьба. Радует, что никуда бунтовщики идти не намерены, остались на побережье, кричат о своей независимости от короля и налогов. Госпожа Диана предупредила, что будет каждые два дня высылать новых гонцов с новостями. Просила меня вернуться с вашими распоряжениями, сир.

– Придешь вечером ко мне, пока отдыхай… – отпустил гонца король, поворачиваясь лицом к старому приятелю. – Бьюсь об заклад, это проделки твоих друзей из Новороссии, Обинье. Придется тебе срочно плыть в Петербург, а пока будем думать, что предложить наместнику Петру, смотри, вылитый первый папа римский по имени. Что же предложить этому папе, чем откупиться от русов? Думай, Агриппа, думай. Иначе наша родная Наварра скоро будет под властью простолюдинов, а тебя заставят пахать землю. Ты сам рассказывал, как на Острове обошлись с дворянскими поместьями.

– Но на материке они дворян не трогают, сир! – изменился в лице Обинье, весьма ревностно относившийся к вопросам дворянской чести и достоинства.

– Кто знает, кто знает… – рассеянно ответил король в раздумье о возможных последствиях таких организованных бунтов, что их правильнее называть восстаниями. А восстания часто заканчиваются победой восставших.

В отличие от своего предшественника, последнего короля из династии Валуа Генриха Третьего, сумевшего на деньги итальянских банкиров нанять армию и разгромить восставших дворян из французских провинций, Генрих Четвертый Бурбон не имел возможности договориться с итальянскими банкирами. Но не зря этот король много раз предавал себя и своих друзей, переходил из гугенотов в католики и обратно. Из всех принципов Генрих Четвертый Бурбон свято соблюдал лишь один – бороться за власть во что бы то ни стало. Он уже думал, кого можно послать в Рим выпрашивать деньги и войска у папы римского и его банкиров. Пусть даже для этого придется развестись с королевой Марго, повод найдется, детей у них нет. А семейство Медичи намекало не раз, что будет радо видеть любую из своих дочерей в роли французской королевы. Богатство Медичи вполне пригодится Франции в столь тревожное время, очередной раз вспоминал Генрих любезные авансы этого выдающегося итальянского семейства.

И одновременно прикидывал, сможет ли сохранить власть в центральной части Франции, если восставшие провинции отделятся окончательно, какую сумму дадут в приданое банкиры Медичи, хватит ли денег для найма необходимого войска. Не проще ли дать бунтовщикам свободу, сохранив полученное приданое для формирования своих, более дешевых полков из французских простолюдинов? А через пару лет вернуться на юг и разгромить мятежников? Генрих настолько привык воевать и действовать в рамках Средневековья, неторопливо, годами, что не придал особого значения скорости действия бунтовщиков; на это и рассчитывали русы, поднимая восстания во французских провинциях.

В результате уже через пару месяцев восставшие южные провинции смогли организовать два небольших государства – Прованс и Лангедок, которые тут же заключили договор о торговле и военной помощи с Новороссией, передав Петербургу часть побережья под военно-торговые базы. После высадки русов в союзных республиках Генрих Четвертый потерял все шансы на возвращение бунтовщиков в лоно Франции.

Султан Оттоманской империи Мурад мрачно смотрел из окна своих покоев в Константинопольском дворце на пролив Босфор. Там, выстроившись в кильватерную колонну, двигался на север, в Черное море, караван русских кораблей. В голове колонны шли самоходные корабли в стальных корпусах, задрав к небу грозные скорострельные пушки. Султан давно знал, что из этих пушек русы способны разгромить его дворец, даже не останавливаясь. Опасность привычно щекотала нервы правителя Оттоманской империи, заставляла быстрее думать, обостряла все чувства. Давно Турция не попадала в подобное сложное положение, территория страны сократилась до тех размеров, с которых ее начал расширять Сулейман Великолепный, дед нынешнего султана.

Да, Оттоманская империя теряла одну провинцию за другой, не в силах определиться с самым опасным направлением, чтобы ударить туда лучшими армиями. Два года назад русы вступили в сговор с предателями – эмирами Египта и Ливана, вооружили их войска своими ружьями. Затем внезапным ударом с моря русские войска захватили всю Палестину и Аравию, включая священные города Медину и Мекку. Их союзник, подлый предатель эмир Ливана Фахр-эд-Дин не только вышел из подчинения Константинополя, объявил Ливан независимым, но и захватил почти всю Сирию, богатейшие города Востока – Дамаск, Бейрут, Халеб – оказались в руках этого шакала. А его союзники русы закрепились на правом берегу реки Евфрат, создав с помощью своих самоходных катеров крепкую оборону новых территорий на протяжении всей реки до впадения в Персидский залив. Более того, Петербург заключил с эмиром Ливана союзный договор о совместной обороне против Турции. После чего уже пришел черед турок думать о защите новых границ.

Пришлось султану Мураду снимать часть войск из гарнизонов в Европе и переводить их в Междуречье и северную Сирию. Из европейских гарнизонов удалось вывести тридцать тысяч пехотинцев, почти оголив северные вилайеты по соседству с германской границей. Эрцгерцог Рудольф Второй за пять лет, прошедшие после войны с русами, еле-еле порядок смог навести в своих землях, ему еще долго будет не до войны, тем более с Оттоманской империей. Слава аллаху, русы не двинули свои войска дальше на север, в беззащитные вилайеты Анатолии на прорыв к ненадежным армянским территориям. Более того, русы известили через своего посла великого визиря, что никаких территориальных претензий к Турции в Европе больше не имеют. Пока русы захватывали империю Великих Моголов, султан укрепил новую границу на юге спешно созданными гарнизонами, выведенными из Европы, от границы со Священной Римской империей.

К пехотинцам из Венгрии, Словении и Сербии пришлось добавить шесть тысяч конницы с Южного Кавказа. Тяжелое и затратное дело – возводить пограничную линию почти по всей протяженности реки Евфрат. Тридцать тысяч пехотинцев, усиленные десятью тысячами местных арабских рекрутов, оказались размазанными тонким слоем по полуторатысячеверстной границе с Ливаном и Новороссией. Пограничные крепости пришлось срочно строить от средиземноморского порта Искендеруна через городок Ракку на левый берег Евфрата и дальше по левому берегу великой реки до самого Персидского залива. Пусть там пески и горы, но такая протяженная граница и ее обустройство заметно облегчили казну Оттоманской империи. И, по заверениям визирей и полководцев, в ближайшие два-три года придется потратить еще столько же денег, не считая очередного рекрутского набора.

Впервые Турция получила такую протяженную границу, да не в ходе захвата чужой земли, а из-за потери огромных собственных владений. Слава аллаху, что Палестина и Аравия никогда не давали особого дохода, но потеря Сирии стала тяжелым финансовым ударом для турецкой казны. Проклятый эмир Ливана знал, как больнее ударить своего врага, милостиво дозволившего в свое время удержаться тому у власти. Султан Мурад подозревал, что эмир Фахр-эд-Дин не ограничится захватом Сирии. Не для того он воспитал победоносную армию, пусть руками русов, не для того он вооружил свою армию лучшим в мире оружием. На месте эмира сам Мурад обязательно продолжил бы наступление на север, как только усмирит завоеванные земли. Поэтому Турция имеет передышку в два-три года, до нового нападения на южные границы.