прорвался сквозь маску абсолютной отрешенности.

— Тебе тут еще много читать, я полагаю. Будешь каждым документом пытаться меня убить или будешь вести себя достойно? Или ты уже решила что достоинство тебе необязательно, раз тебя понизили, а?

Я продолжал нагло действовать ей на и так расшатанные нервы. Не потому что я какой-то слишком жестокий. А потому что вот он, мой триумф. Не на ринге, не в разговоре с ее отцом, а здесь. Теперь я действительно чувствовал сладкий вкус победы, когда твой противник сломлен и ничего не может тебе больше сделать.

— Заткнись! Что там еще? Тебе того, что со мной произошло было мало, пацанка драная?

Хрясь! Очередная пощечина, сильнее предыдущих, быстро заткнула ее поганый рот.

— С подружками своими так говорить будешь. А теперь ты моя слуга. Наравне с Дашей, помнишь ее? Я ее вообще не трогаю, но вот тебя-я-я… Тебе я устрою такое, что все твои грехи искупятся с лихвой.

— Не будет дворянка, пусть и без рода, служить выскочке, никогда! — Все еще цеплялась Келино за остатки здравого смысла, как она его понимала сама.

— А я не выскочка, приглядись к моей одежде чуть внимательнее, слуга. Таков твой первый приказ.

И пусть она явно хотела с самого начала показать, что я над ней не властен и демонстративно отвернулась, но женское любопытство сыгралос ней злую шутку. Отчаянно стараясь подглядеть, не подавая виду она, когда окончательно поняла, чей же герб на моей форме, развернулась обратно, чтобы понять, что ее зрение ее не обманывает.

— Приятно познакомится, Келино без фамилии. Я твоя новая госпожа, Мира Лютоборовна. Надеюсь на продуктивную работу вместе! — Говорил я максимально жизнерадостно, и после каждого моего слова девушку передо мной корежило от отвращения и горького осознания.

Она абсолютно нехотя, но взяла оставшуюся пачку документов и пыталась найти в них хоть что-нибудь. Хоть подсказку как ей жить дальше, хоть маленькую приписку ее отца, что это все глупый розыгрыш чтобы преподать ей урок. Такого там не было, специально сидел с Рябеной выискивал, к ее полнейшему неудовольствию от того, что ее заставляют работать.

Ну, я ей дал достаточно времени все переварить. Она уже даже не смотрела в бумаги, лишь пялилась в стену с остекленевшим взглядом. Ну, надо ее уже уводить отсюда.

Жаль, что у меня не было времени купить специально для нее максимально невзрачной одежды, чтобы добить, в результате будет идти со мной сейчас одетой совершенно не по статусу. Хотя, я думаю, академия быстро сделает все за меня. Тут люди быстро работают, если их подгоняет большая шишка.

Переодевалась она у меня на глазах. Я уже ее видел голой, пусть тогда было и не до рассматривания прелестей, меня заставляли ее лечить. Но даже с первыми признаками худобы девушка выглядела эффектно.

Узкие плечи, кажущиеся такими хрупкими, подтянутая грудь с немного пухлыми сосками, за которые так и хотелось ее ущипнуть, плоский живот с восемью кубиками и весьма узкой талией, казалось ее можно спокойно обхватить одной рукой без каких либо проблем.

И только сейчас, когда я почти полностью успел ее оглядеть, она внезапно поняла, что здесь не одна. Видимо привыкла к одиночеству.

— Выйди — Потребовала она, прикрывшись одеждой.

Я мог бы ломать комедию и дальше, но подумал, что с нее хватит пока. Тем более, что это пока еще не все. Мне ведь сейчас идти с ней в ее общежитие, вещи забирать. И там обязательно будет ее банда. Интересно, как они отреагируют на падение своей подруги на местное дно? Будет весьма любопытно узнать.

Когда она вышла из палаты, то выглядела она странно. Ее собственная же одежда немного висела на ней, создавая впечатление обносок. Черт, даже серая одежда из ближайшего магазина была бы лучше чем это.

Очевидно, что оно шилось настолько элегантно, чтобы максимально подчеркивать ее старую фигуру. Утеряв же сантиметры в нужных местах, она стала выглядеть грустной пародией на саму себя.

Волосы тоже она уложить нормально не смогла, они выглядели совершенно отбившимися от рук. По ней было видно, что она решает, либо покончить с жизнью сейчас при мне, либо принять вечный позор, выйдя на улицу.

Ну, к сожалению, ей было особо нечем себя убивать, так что она, в похоронном молчании, вышла навстречу садящемуся за горизонт солнцу.

— И куда ты по твоему идешь? — Задал я вопрос моей удаляющейся без разрешения слуге.

— В главное здание. Отстань от меня и не приближайся! Я переговорю с отцом и он быстро прекратит это недоразумение! Вот увидишь!

Ну, раз она отказывается признавать реальность, то тут уж ничего не попишешь. Да и мне тоже интересно, авось она сможет уговорить своего отца чтобы не быть моей слугой? Мне же лучше будет — меньше геморроя.

Слухи, пущенные про Келино давно дали свои всходы. Пусть в лицо ей никто ничего не говорил, но все смотрели в ее сторону с плохо скрываемым презрением. Теперь и дворяне. Они быстро поняли, что уже нет смысла за нее цепляться, а потому во всех ужимках и жестах встреченных мне на пути «благородных» виднелось лишь одно. Что падающего они с превеликим удовольствием подтолкнут. Прямо шакалы.

* * *

— Что значит я не имею права поговорить с отцом? Я не прошу, я требую!

Слышал я выкрики из-за двери давишнего старичка, который в свое время заставлял меня забирать обвинения. Расплачивайся за свои ошибки давай, вот тебе скандалящая неадекватка под конец рабочего дня. А если бы мне навстречу тогда пошел, то всего этого бы не было!

Она уже примерно полчаса терроризирует бедный отдел по дворянским делам, а когда ей пытаются сказать правду — то уходит в отрицание и пытается по привычке давить авторитетом, которого за ней больше не стоит. Какие стойкие там личности работают, я бы наверное уже ее за шкирку взял да выгнал. А эти терпят еще.

О, кажется не выдержали. Выставили за дверь со словами «Мы обязательно сообщим вам об изменении вашего статуса, всего доброго» и заперлись. Я отчетливо слышал щелчок замка. Боятся значит все еще ее отца, авось возьмет и передумает, вдруг это придурь такая временная у него?

Но что-то мне подсказывает, что это надолго. В любом случае, девушка, вся напряжена, бурит взглядом дверь, из которой ее выставили, а потом из нее будто вынули стержень.

Она упала на колени, подкошенная жизнью, и впервые повела себя как нормальная