Другие протестовали не против самой науки, а против ее подачи. Тилли обещал слишком много и слишком быстро – об этом заявил доктор Дэвид Альбертини, специалист по ооцитам, который помнил Мириам Менкин еще со времен аспирантуры. После того как было объявлено об этом открытии, к Альбертини, работавшему тогда в Медицинском центре Канзасского университета, стали обращаться женщины на конференциях по сохранению фертильности. Эти женщины узнали о такой возможности и хотели воспользоваться ею сами. Он хотел бы, чтобы первое объявление было более «деликатным», как в литературе, так и в СМИ. «Телефоны клиник разрывались от звонков пациентов задолго до того, как научное сообщество получило возможность оценить эту работу»[385], – сказал он журналу PLoS Biology.

Позже Телфер признала, что по большей части сопротивление этой идее носило ненаучный характер. Тилли был дерзок и уверен в себе, готов делать смелые заявления. Он употреблял фразы вроде «уверен на сто процентов» и «однозначно». «Он целеустремленный, он парень из Джерси», – говорит Джонсон, бывший научный руководитель Тилли. Многим он казался коммивояжером, а не ученым – «почти евангелистом», по мнению Телфер. «Джон очень хорошо умеет доносить свою точку зрения, очень сильно защищает свою работу, и у него есть на это право, – сказала она в 2007 году. – Но он может обидеть кого-то, потому что изображает непризнанного гения, которого никто не понимает».

На этом этапе карьеры Тилли был способен выдержать натиск. Много лет он успешно руководил лабораторией, где занимались умиранием клеток, только что получил повышение – должность доцента в Гарвардской медицинской школе – и несколько грантов от Национального института здравоохранения. Его более молодым коллегам повезло меньше. Джошуа Джонсон, первый автор статьи от 2004 года, пострадал серьезнее. После выхода статьи, по его воспоминаниям, коллеги в этой области категорически избегали его на собраниях. Он был «совершенно раздавлен» как ученый[386]. Он перестал получать гранты. В конце концов ему пришлось дистанцироваться от стволовых клеток и лаборатории Тилли и сосредоточить внимание на функции яичников в целом, просто чтобы не остаться без работы.

Оглядываясь назад, Тилли видел: сопротивление его коллег идее о том, что женское тело производит новые яйцеклетки, – не просто консерватизм. Речь шла о том, что может и чего не может женское тело. «Научное сообщество прочно укрепилось во мнении, что яичник не обладает способностью к регенерации, и точка, – говорил он. – Так произошло из-за того, что мы десятилетиями непоколебимо верили, будто яичник отличается от яичка, а скорость потери ооцитов из яичника и возможная менопауза у женщин – доказательство отсутствия регенерации. Ведь если бы это было так, яичники бы не прекращали функционировать». Считалось, что женщины обречены на неудачу; именно изъян механизма и делал их женщинами. Это было в каждом учебнике, в каждом исследовании, в каждом своде данных.

Тилли дерзнул задаться вопросом, как на самом деле устроен женский организм, и представить, что жизнь женщины может выглядеть иначе: она сможет рожать позже, дольше оставаться здоровой. За это, как он полагает, его и пригвоздили к позорному столбу. «Это было так отвратительно, – говорит он. – Явно что-то личное. Ставить под сомнение мою честность, обвинять нас во лжи, возмущаться, как я посмел такое заявить». Чтобы убедить упрямых коллег, ему нужен был неоспоримый аргумент – окончательное доказательство того, что стволовые клетки яичников у людей существуют. Это означало найти в женском теле клетку, неизвестную биологии: белого кита, неведомые берега.

А потом появилась доктор Дори Вудс.

* * *

Путь Вудс к менопаузе начался от прилавка с косметикой. Она уже оканчивала докторантуру по биологии яичников в Университете Нотр-Дам в Индиане и стояла у стенда Clinique в торговом центре в поисках средства защиты от пота. Недавно она начала бегать и заниматься силовыми упражнениями, и тональный крем постоянно стекал с лица. Как оказалось, сообщила ей продавец-консультант за прилавком, у Clinique есть целая линейка влагостойкой продукции. В основном женщины покупают ее из-за менопаузы. «Из-за приливов», – добавила она, обмахивая лицо руками.

До этого момента Вудс мало думала о менопаузе. Да и зачем? Ей было 26 лет, вся жизнь впереди: она недавно вышла замуж, собиралась начать профессиональную карьеру и планировала родить двух детей, после того как защитит докторскую диссертацию. Ей постоянно говорили, что она очень молодо выглядит с ее круглым лицом, певучим голосом и спортивным телосложением. «Именно тогда я действительно задумалась об этом и поняла: с такой точки зрения это не только огромная индустрия, но и серьезная проблема, затрагивающая буквально все аспекты жизни женщины вплоть до средств макияжа», – сказала она.

Вудс покинула стенд Clinique с тюбиком водостойкой туши и флаконом тонального крема. Но слова продавца она запомнила. Вернувшись домой, она начала искать информацию в интернете. Она узнала, что менопауза – это далеко не только приливы. Она связана с повышенным риском инсульта, сердечных заболеваний, ломкости костей и даже психических заболеваний вроде болезней Альцгеймера и Паркинсона. В ходе одного из крупнейших исследований ее воздействия на здоровье, «Исследования женского здоровья в США»[387], в течение десяти лет ученые наблюдали за тремя с лишним тысячами американских женщин в пременопаузе и выяснили, что трансформация связана с риском сердечно-сосудистых заболеваний и необратимыми изменениями в кровеносных сосудах.

«Для меня это стало открытием», – говорит Вудс. Как исследователь яичников, она поняла, что могла бы что-то с этим сделать.

Для большинства тех, кто изучает яичники, главное – яйцеклетка. Это смысл существования органа, главное событие, клетка, из которой происходит все живое. В представлении Мириам Менкин, яйцеклетка – целый мир в одной пылинке. Вудс видела ее иначе. Сейчас, уже в 42-летнем возрасте, будучи биологом яичников и директором отделения биологии аспирантуры в Северо-Восточном университете в Бостоне, она считает яйцеклетку пустой тратой времени. «Организм слишком уж много вырабатывает, если учесть, что реализуется всего несколько штук: в моем случае две»[388], – говорит она, имея в виду двух своих дочерей, 14-летнюю Эллисон и 11-летнюю Марин. А как насчет остальных четырех-пяти сотен, выпускаемых во время овуляции за всю жизнь? А миллионы незрелых яйцеклеток, которые сморщиваются и умирают, и многие – еще в утробе, без шанса увидеть свет?

«Нет, конечно, это важно, и мне очень нравятся эти две клетки и то, во что они в итоге превратились, – говорит она, – но на самом деле в яичниках в целом меня очень интересуют именно нескончаемое производство гормонов и недостатки менопаузы».

Сначала Вудс была зачарована яйцеклеткой. Поступив в аспирантуру Нотр-Дама, она оказалась в той же лаборатории, что и Тилли семнадцатью годами ранее, и под руководством Алана Джонсона изучала