— Хорошо, Тимур Сергеевич. Будет сделано.

Я откидываю телефон в сторону. Резко встаю, наливаю виски в бокал. Выпиваю залпом. А потом неожиданно даже для самого себя запускаю бокал в стену. Раздается звон и грохот. Легче не становится.

У меня через неделю суд. Суд, после которого я могу сесть в тюрьму лет на пять. Прогнозы адвоката — пятьдесят на пятьдесят. А все о чем я могу думать — какого черта Саша улетела в Германию? Я безумно хочу, чтобы она была рядом, сжать ее в гребаных объятиях, почувствовать запах, заглянуть в зеленые глаза. А она… укатила в Германию. Тошно, адски разрывает грудину от непонимания, неверия.

Я дал ей возможность понянчиться с Самойловым. Я ждал… ждал, что ему станет лучше, но ничего не происходило. Время шло, бежало, текло. Я был по уши в своих проблемах. Скучал и дьявольски злился на нее.

А потом встретился со Смоляновым, который выглядел очень довольным. Его радовало все происходящее, и он не пытался скрывать эмоций. Он наслаждался триумфом, местью. Ему было наплевать, что я сяду в тюрьму, он этого и хотел. И я вдруг перестал так сильно злиться на Сашу. Понял — она просто оказалась посреди смерча, который образовался из-за нашей со Смоляновым вражды… Я был уверен — она даже не понимала, не предполагала, чем закончится вся история. Единственное, что меня продолжало адски бесить — она, черт возьми, так и не извинилась, не признала свою вину. Не попыталась нормально поговорить, объясниться. Она обиделась, что я был с ней слишком груб и холоден? Но, черт возьми, меня просто рвало на части от ее гребаного предательства и отсутствия хоть каких-то признаков угрызений совести или банального чувства вины…

Наверное, я недооценил ненависть Смолянова. Конечно, наши отношения уже много лет трещали по швам, и мы друг другу периодически переходили дорогу, подставляли, но по мелочи. Я не ждал такого серьезного и мощного удара исподтишка, не думал, что он готовит какой-то обстоятельный план мести. Не верил, что он действительно решится на что-то весомое. Все же я муж его сестры, да и отец Смолянова был на моей стороне. Но Костя умудрился все выкрутить так круто и резко, что я до сих пор в шоке наблюдал за тем, как в моей жизни сносит нахрен все опоры и ориентиры — остается только неизвестность и адская непредсказуемость.

А снимки с Мальдив еще больше подкинули дров в уже знатно полыхающий костер, окончательно разозлив Аркадия. В ином сценарии он был еще готов помочь, впрячься, но теперь считал, что это его отцовская миссия — постоять за честь дочери. Где же он был раньше, когда я честно сказал перед свадьбой, что дочь его не люблю и трахаться с другими не перестану.

Моя правда жизни — сплошное лицемерие и двуличие. А еще, конечно, эгоизм и деньги… Все крутится вокруг денег, власти и человеческих желаний, потребностей. Все ради, для. Не осталось вокруг ничего настоящего и честного. Может быть, поэтому я так нуждался в том, чтобы продолжать изо дня в день тонуть в бесконечно влюбленных зеленых омутах одной сводящей меня с ума девушки?

Это сейчас со Смоляновым наши отношения напоминали минное поле, а когда-то мы были даже друзьями…

Родители еще с самого нашего детства общались, и мы дружили, пока были маленькими. Затем начали подрастать, а там — соперничество, гормоны, борьба за статус “кто лучше и круче”.

Все испортилось окончательно и бесповоротно, когда Смолянов влюбился в одноклассницу, в десятом классе. Он ухаживал за ней, бегал, а она строила из-за себя неприступную принцессу. А потом дала мне на какой-то очередной вечеринке. Потеряла со мной девственность вот так вот просто — без фанфар и реверансов с моей стороны.

Смолянов, когда узнал, превратил нашу холодную вражду в настоящие военные действия. А уж после того как я женился на его сестре, наверное, и вовсе начал искать номера киллеров и планировать мое убийство в самых мучительных красках и сценариях. Костя всеми силами пытался помешать нашему браку — он любил свою сестру, заботился о ней. Но Смолянов-старший редко интересовался чьим-либо мнением. Да и наверное, не малую роль сыграл факт того, что сама Элиона была вовсе не против выйти за меня. Ее странная влюбленность в меня тянулась через года и никогда не была ни для кого секретом…

И вот теперь мы там, где находимся сейчас — мы со Смоляновым люто друг друга ненавидим, я его силами скоро окажусь в тюрьме. А Саша… мне хотелось ее хорошенько встряхнуть, накричать, но самое главное — я адски нуждался в том, чтобы она была рядом, близко, кожа к коже. Так иногда бывает — злишься и не хочешь ни видеть, ни знать человека. У меня же сейчас наоборот — я хотел ее видеть, слышать, дышать с ней одним воздухом. А гнев мой можно утолить хорошим, жестким трахом…

Но я ведь продолжал пытаться быть благородным, правильным. У меня — следствие, у нее — умирающий муж. Я знал, что не смогу ее заставить отойти ни на шаг от Дениса, а потому просто ждал. Иногда, когда не видно выхода и направления, надо просто плыть и смотреть, куда тебя принесет.

И я дождался…

Самойлов, наконец, очнулся.

Прогнозы были отвратительные — он мог остаться инвалидом на всю жизнь. Но главное произошло — он был жив, больше не находился в коме или на грани смерти. И тогда я принял решение — наплевать. На все, что было. На все, что Саша сделала, натворила. Я слабак? Возможно… Когда схлынула первая ярость, я просто, черт возьми, хотел, чтобы она оказалась рядом, как можно ближе. Ругалась, злилась, обижалась. Но рядом.

А у жизни, к сожалению, было невероятное чувство юмора. Непредсказуемое, резкое, сокрушительное. И вот очередной подарок судьбы — она улетела даже не в другой город, а в другую страну.

“Туда с моей подпиской о невыезде мне точно не добраться”, — со злостью прокручиваю в голове.

Как так опять все закрутилось и завертелось?

Я падаю на кресло, невидящим взглядом гипнотизирую стену.

Почему она? Почему, блядь, именно она так зацепила, так глубоко проникла под кожу?

Я помню, она меня раздражала с первого взгляда, с первой секунды. Бесила просто невероятно. Потому что смотрела снисходительно, и не на меня даже, а сквозь. Ей было все равно. На всех и все вокруг. Она не пыталась выпендриваться, выделяться,