Другая комната была гораздо больше предыдущей. Без окон. Стены и пол в цветной плитке. Над головой потолочные светильники. Размеры Лаборатории определенно далеко выходили за габариты дома. И это сбивало с толку Константина.

Но Прондопул никак не отреагировал на эти мысли Грушинина. Он двинулся вперед, коротко бросив гостям, что Лаборатория – это человеческий муравейник.

Что означало такое сравнение, Константин не понял.

В комнате на подставках с подсветкой стояло много стеклянных колб разных размеров. В них в жидкости плавали полушария человеческого мозга. «Какая-то кунсткамера мозгов, – взволнованно подумал Грушинин. – Чьи бы это?»

И тут громким всплеском по комнате разнеслась человеческая разноголосица. Грушинин и Пантарчук закрутили головами. Первая мысль была, что звуки записаны и несутся из звуковых колонок. А голоса давили на уши все сильнее и сильнее, уже перепонки едва выдерживали, казалось, еще чуток и они начнут лопаться.

Но Прондопул в этот миг резко махнул рукой:

– Молчать!

И в комнате мгновенно установилась тишь.

Пантарчук вперился в архидема, подозревая того в очередной каверзе, в несомненном подвохе, в явной интриге. Под ложечкой неприятно засосало, потому что разгадки происходящему он не находил.

А Грушинина всколыхнуло состояние тревожного ожидания.

– Они захотели поговорить с вами, – сказал Прондопул, не глядя ни на Петра, ни на Константина.

– Кто? – одним духом выпихнули те в изумлении.

Прондопул показал на стеклянные колбы:

– Они.

– Вы что, держите нас за идиотов?! – басовито жахнул Петр. – Это всего-навсего законсервированные мозги! Не крутите динамо, мы вам не лохи!

– Вы заблуждаетесь, – холодно прервал архидем. – Они живые, они мыслят.

– Не болтайте чепухи! – грубо вырвалось у Пантарчука. – Больной бред! До абсурда договорились! И чего я вас слушаю? Вы же сумасшедший!

Но лучше бы он сдержался, ибо в ту же секунду горло ему чем-то перехлестнуло и Петр не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Широко открывая рот, Пантарчук задыхался, краснел, глаза выпучивались, вылезали из глазниц. Рука судорожно вцепилась в плечо Грушинина. И тут произошел выдох. Петр схватил воздух с хрипом и жадно.

Константин подсознательно понял, что Петр перегнул палку: нельзя приходить со своим уставом в чужой монастырь, да еще оскорблять хозяина. Грушинин заговорил примирительным и лояльным тоном:

– Допустим, хоть это невероятно, что в таком состоянии мозги могут мыслить. Но ведь не издавать звуки и не произносить слова. Языков и голосовых связок у них нет. А мы, между тем, только что ясно слышали голоса и человеческую речь.

– Все правильно, – подтвердил Прондопул.

– Вы хотите сказать, что человеческие мозги способны разговаривать? – недоверчиво вскинул брови Грушинин.

– Мозги способны мыслить, – скучноватым голосом произнес архидем. – Надеюсь, это не подлежит сомнению. Но чтобы вы приняли происходящее как сущее, объясню вашим языком: в моей Лаборатории мысли мозга преобразуются в звуки. Иначе говоря, здесь мозги разговаривают. Так что вы все верно поняли. – Окинул Грушинина расплывчатым взглядом.

– Я ничего не понял, – озадаченно замотал головой Константин. – Все это несовместимо, немыслимо.

– Совместимо и мыслимо! – отсек Прондопул с явным недовольством, что приходится разжевывать очевидное. Напомнил: – Не забывайте, вы в Лаборатории по исследованию аномальных явлений. Здесь ничему удивляться не стоит. – В словах архидема совершенно отсутствовала ирония, тон голоса, бесспорно, отбрасывал всяческие колебания и недомолвки на этот счет. Произносимое им густо и навязчиво застревало в ушах Константина как безусловная истина.

Тем не менее именно это Грушинин упрямо старался не принимать:

– Да, я читал, что мозг после смерти человека живет еще какое-то время. Однако, даже если так, это длится очень короткий период. И легко фиксируется приборами. Ведь сейчас не каменный век. Мозг не может существовать самостоятельно, без человека. Он связан с телом неразрывно. Следовательно, чтобы мозг был живым, он должен быть взят у живого человека. В таком случае что получается? – У Константина запершило в горле, он уставился на архидема.

Тот взглядом прервал речь Грушинина и сухо выговорил:

– Получается то, что есть на самом деле. Мозг может жить самостоятельно, без человека. И поверьте, очень долго. Но я вижу, вы думаете, что я убил всех людей, чьи мозги здесь присутствуют. Следуя вашей логике, я должен был сделать это совсем недавно, у вас на глазах.

Волнение пробежало по телу Грушинина:

– А вы убили их? – выдохнул он и почувствовал, что задал глупый вопрос, хотя хотел бы услышать определенный ответ.

И он услышал его. Но ответ смутил Константина. Прондопул был серьезен и заговорил так, словно произносил неопровержимые истины:

– Веку вас не каменный, вы правы, Константин Петрович, но заблуждаетесь вы так же, как в каменном веке, – сказал архидем. – Что могут сказать ваши приборы о душе человека? О мыслях, какие никогда никуда не исчезают? Ничего. И ровно столько же вам известно о мозге. Не беритесь судить о том, чего не знаете. После похорон человека вы отмечаете три, девять, сорок дней, год. Свяжите эти периоды не только с душой, но и с мозгом. Не сомневайтесь, он живет долго после смерти тела. Но я его жизнь продляю многократно. Мне интересна аномалия человеческой жизни. Живой мозг это информация о некогда живом человеке. Это почти что сам живой человек. Скажу больше, это время, в каком жил этот человек. У меня в Лаборатории собрана квинтэссенция человеческого аномального бытия.

Грушинин слушал и колебался. Казалось, почему не поверить, всякое может быть. Но тут же думал, дураков нет, чтобы поверить на слово. Уж это действительно было бы аномалией.

– Как раз это не есть аномалия, – отверг архидем. – Аномалия в ином. Вот, посмотрите, это мозг убийцы. – Он подошел к одной из колб, пальцем прикоснулся к ней и обратился к мозгу, как к живому человеку – Почему ты убивал?

Мозг качнулся в жидкости и от колбы протрещал звук голоса, застревавший в ушах Грушинина и Пантарчука противным скрипом:

– Это смысл моей жизни.

Пальцы Прондопула погладили колбу:

– Разве смерть имеет смысл?

И новый скрип мужского голоса опять выпрыгнул из колбы:

– Только она способна показать все безумие жизни.

Константин и Петр замерли, ошеломленные. На мгновение каждому из них почудилось, что он свихнулся. И только серьезное лицо архидема убеждало, что все нормально, все происходит в действительности. И ничего неестественного в этом нет. Однако именно это опять приводило их в еще большее замешательство.

Архидем провел ладонью по колбе и направился к следующей. Слегка дотронулся до той:

– Вот это мозг проститутки, – пояснил приятелям. – Послушайте, – и задал вопрос мозгу: – В чем смысл твоей жизни?

– В удовольствии, – раздался в ответ томный женский голос.