Чуть раньше — в августе — началась укладка первых рельс Варшавско-Берлинской железной дороги. Прокатный завод в прусском Пайце был пущен на полную мощность еще в начале этого года, тогда же были начаты и земляные работы. Причем строительство для упрощения логистики велось сразу в двух направлениях, что должно было ускорить ввод в строй этого, первого международного железнодорожного участка.

Той же осенью начали работу сразу две большие фабрики по производству динамита. Вообще подобная взрывчатка: достаточно мощная и относительно неприхотливая — во всяком случае по сравнению с чистым нитроглицерином — была крайне нужна в первую очередь именно в промышленности. Спрос на нее, едва мы выбросили первую партию на рынок, превзошел все возможные ожидания.

Если в 1830 году суммарное производство динамита составило всего десять с небольшим тонн, а в следующем году выросло аж семь раз, то с вводом двух новых производственных площадок в Динабурге и Курске валовые показатели должны были просто улететь в космос. На 1832 год мы планировали произвести около тысячи тонн этой взрывчатки, и надо сказать, что даже такое резкое расширение производственных мощностей не могло закрыть даже десятую часть европейского спроса. Видимо придется продавать лицензии на производство динамита за рубежом, поскольку подгрести весь этот рынок под себя представлялось мало возможным. Просто не хватит сил на все.

Уже ближе к зиме в Петербург под усиленной охраной доставили первую партию добытых в архангельской области алмазов. Спустя почти десять лет после начала их поисков и добрых полумиллиона вложенных в это серебряных рублей.

Партия была не слишком велика: около десяти тысяч карат суммарно, да и сами алмазы особого впечатления не производили. Какие-то мелкие сероватые невзрачные камешки, которым еще только предстояло раскрыться после огранки и шлифовки.

С алмазами, нужно сказать, все было далеко не «слава Богу». Архангельская алмазоносная трубка оказалась тем еще местом — ценное сырье там залегало на большой глубине, постоянно происходили прорывы грунтовых вод в карьер. Всякие плывуны, оползни, все это сопровождалось отвратительной погодой русского севера. Холод, снег, ветер, полярные сумерки — полноценной ночи благо на широте Архангельска все же не было — по полгода. На добыче этих камешков уже погибло несколько десятков человек а себестоимость конечного продукта зашкаливала за все разумные пределы.

Тем не менее даже в таких условиях алмазы для нас имели огромную ценность. В первую очередь промышленную конечно, а не ювелирную. Различного рода алмазный инструмент — от стеклорезов до сверл и отрезных кругов — был необходим молодой российской промышленности как воздух. Полноценного мирового рынка алмазов пока не существовало. Эти камни добывали понемногу в Индии, было открыто месторождение в Бразилии, но до действительного массового производства было еще ой как далеко.

Появление в России собственной добычи алмазов, а еще раньше — золота, стало толчком для создания в столице отделения биржи, специализирующейся «ювелирном» направлении.

Вообще, первая биржа в империи появилась еще при Петре, однако следующие сто лет ее существования никак иначе кроме «прозябанием» назвать было невозможно. В стране банально нечем было торговать на бирже: основным активом была земля и крепостные ее обрабатывающие, экспортных позиций было раз-два и обчёлся, а акционерных товариществ, выбрасывающих свои ценные бумаги в свободное обращение и вовсе практически не существовало.

Все начало меняться в конце десятых годов 19 века и в основном с моей подачи. Большую часть своих компаний я непременно акционировал и, оставляя за собой только контрольный пакет, остальное пускал в свободное обращение. Возможно, с точки зрения получения долгосрочной прибыли такая модель была не слишком удачна, однако, как раз непосредственная прибыль для меня была не самой главной целью. Гораздо важнее было оживить деловую активность государства, пустить в работу спрятанные по кубышкам и ухоронкам золотые и серебряные монеты, в конце концов донести до людей очевидную мысль, что деньги должны оборачиваться и приносить своим хозяевам дополнительный доход, а не лежать мертвым грузом.

Первой моей компанией, акции которой попали на биржу стал «Русский шоколад», причем изначально никакого ажиотажа эти ценные бумаги не вызвали. Ну действительно, кондитерская фабрика — это совсем не то, что приходит в голову, когда люди рассуждают от надежном, долгосрочном и прибыльном вложении денег. Вот пароходство какое-нибудь, рудник или прииски — это да, это серьезно.

Вот только капитализация «Русского шоколада» за двадцать лет выросла больше чем в тридцать раз. Сейчас эта компания владела собственными плантациями какао в Никарагуа, собственными грузовыми судами для их перевозки, собственными сахарозаводами, десятком кондитерских фабрик, из которых три располагались за границей и обширнейшей сетью собственных магазинов и кафе, представленных чуть ли не в каждом уездном городе империи. Общая стоимость «Русского шоколада» уверенно перевалила за семь миллионов рублей и продолжала с каждым годом только увеличиваться.

Вслед за сладкой фирмой на биржу попали и акции других моих предприятий, ну а с начала двадцатых Российское государство начало потихоньку размещать там же ежегодные выпуски облигаций государственного займа. Тиражи поначалу были крайне небольшими, предназначенными исключительно для того, чтобы приучить столичных дельцов к данному виду ценных бумаг. К тому, что государство регулярно берет в долг и аккуратно эти долги погашает. Что это не попытка тупо ограбить подданных, а вполне себе здоровый способ заставить лежащие мертвым грузом деньги пассивно работать тебе на пользу принося какие-нибудь 3–4% годового дохода. Поэтому, когда империи понадобился крупный заем на фоне недобора налогов, связанного с крестьянской реформой, проблемы с его размещением в общем-то и не возникло.

Большим спросом на Санкт-Петербуржской бирже с самого первого дня их появления стали пользоваться железнодорожные акции. Как головной компании РЖД, так и отдельных входящих в ее состав дорог. Этому способствовало, во-первых, само ощущение этого вида деятельности как некого технически инновационного — примерно, как в двадцать первом веке относились к it-сфере, — а во-вторых, эти компании ежегодно выплачивали весьма солидные дивиденды. Например, наиболее денежная Межстоличная железная дорога в 1829 году выплатила дивидендов по 8 рублей на каждую акцию номиналом в сто. В 1830 — 11 рублей, а по итогам 1831 года выплаты ожидались на уровне 12–13 рублей. При обеспеченной серебром финансовой системе, где инфляция держалась на околонулевом уровне, а тот же доход от облигаций государственного займа в 4% годовых считался более чем солидным, 12% которые приносили железные дороги были показателем совершенно заоблачным. Что там говорить, если номинальная сторублевая акция той же Межстоличной железной дороги — в которой я кстати владел пакетом в 25% — торговалась