своего отца, который скончался, или умер, вчера, в особую Очень Отдаленную Чащу — для спасения города от трупного запаха. Встречные духи жалели Гробограбителя, и он без задержки двигался дальше. В ту ночь я понял, что грабители, или воры, доставляют себе немало мучений, если отваживаются на серьезную кражу, — дух, укравший меня из могилы, дрожал всем телом и заикался от страха, когда отвечал на вопросы встречных; он то и дело с ужасом озирался в панике, что его поймают Паукоеды, и, как только встречные от него отворачивались, торопился скрыться, тайком и украдкой, без отдыха и спокойной беседы в пути.

Он бежал по лесу зигзагообразно да еще и оглядывался все время назад, а поэтому натыкался впереди на деревья или проваливался в глубокие ямы или незамеченно наступал на колючки, но не мог отдохнуть и позаботиться о себе, потому что боялся погони Паукоедов, которые поймали бы его как вора. Вскоре он углубился в дремучую чащу, а потом вдруг вышел на большую поляну, расчищенную когда-то неведомым существом, и, не долго думая, положил меня на траву, а сам принялся расхаживать по поляне, собирая сухие веточки для костра, чтобы зажарить меня и съесть. Вот разжег он костер и сунул меня в огонь, но моток паутины промок до нитки, когда на него обрушился ливень и упорно мочил его (а внутри был я) три дня подряд в Паучьей чащобе — еще до того, как голодный Паукоед ошибочно принял меня за отца и принес в свой город, чтобы похоронить. Костер был маленький и не высушил паутину, так что я, к счастью, остался живой, или не зажарился на костре заживо, а сухих веток там больше не оказалось, и Гробограбитель остался голодный: он не смог развести костер пожарче. А тем временем около двенадцати духов такого же вида, как Гробограбитель, вышли из чащи и спросили его, зачем он развел на поляне костер. Когда они услышали от Гробограбителя, что он украл из могилы Паукоеда, а теперь вот хочет зажарить и съесть, они запрыгали по поляне от радости, потому что тоже были голодные и решили поесть вместе с Гробограбителем, который вырыл меня из могилы. Но он-то думал попировать в одиночку, и его раздосадовала радость сородичей.

А костер к их приходу почти что потух, и сухих веток там поблизости не было, так что я остался живым человеком хоть, и в паутине, а не зажарился вместо трупа, и Гробограбитель предложил двум сородичам поискать топлива для костра в лесу, но те наотрез отказались уходить, потому что сочли его предложение за уловку, с помощью которой остальные Гробограбители съели бы мясо, или меня, без них. Тогда он сказал, чтобы шли все двенадцать, но и все двенадцать наотрез отказались, говоря, что пойдут только вместе с ним. Несколько минут они яростно препирались, а потом решили идти все вместе: первый Гробограбитель (укравший гроб), двое, которых он посылал сначала, и десятеро, которые не шли без него, — все они отправились в лес за топливом. Они-то ушли, а костер еще тлелся, и, когда паутина немного обсохла, внешние паутинки стали перегорать, а внутренние мне удалось разорвать, и вот я выпрыгнул из костра на волю, но, конечно, с некоторых сторон обжегся. Я выпрыгнул из костра и бросился наутек и, прежде чем Гробограбители возвратились, удрал в недоступную для них чащобу. Так я спасся от Гробограбителей, а потом отправился на юго-восток — искать, по-обычному, дорогу домой, ну и попутно добывать пропитание, потому что давно уже хотел поесть.

Но едва я отправился в новое путешествие, началась буря и хлынул ливень. Ветер как бешеный метался по лесу, налетал на деревья и валил их на землю, так что я стал в тревоге оглядываться, где бы найти убежище от дождя и спасти свою жизнь от огромных деревьев, которые падали под напором ветра нежданно-негаданно то тут, то там. И вот вскоре я приметил нору — у толстого дерева и, как мне почудилось, под мягким холмиком из опавших листьев, — но ясно я ничего не увидел, потому что лил дождь и было темно: в такой темноте и себя-то не разглядишь. Я лег на землю и вполз в нору, и мне сначала даже в голову не пришло, что это вовсе не нора, а сумка — там лежал такой зверь (называется Сумчатый), у которого на животе есть сумка, или мешок, и он, этот зверь, приютился под деревом, чтобы спастись от ветра и ливня. А я просто влез к нему в сумку, и все. Верней, не все, а влез и уснул, потому что там было тепло и тихо. Но ветер дул с ужасающей силой, а ливень хлестался, как миллион хлыстов, и зверь занемог ютиться под деревом и решил отыскать пристанище понадежней и бродил сквозь ветер и дождь по лесу, пока не набрел на густую чащу возле Тринадцатого города духов, где живут, или обитают, Малые духи. А я без просыпу спал в его сумке, пока не прибыл в Тринадцатый город.

МАЛЫЕ ДУХИ И ОГНЕГЛАЗАЯ МАТЬ

Малые духи из Тринадцатого города только и делают, что охотятся по лесам — убивают разных лесных зверей и приносят своей Огнеглазой матери, — поэтому зверь, у которого я был в сумке, попал под пули, едва он там появился: примерно в девять часов утра. Они пристрелили зверя до смерти, а потом все вместе поволокли в город, как слишком грузного, или тяжелого, чтобы нести его одному из них на голове. А я спокойно отсыпался в сумке, пока они убивали и волокли его как добычу. Вот доставили они зверя в город, и все горожане столпились вокруг, потому что он был очень странный зверь. Такие редко заходят в их лес, и они с удивлением на него глядели, но никак не могли наглядеться вдоволь. Зверь был редкий, а его волосы, или мех, считались у них особенной драгоценностью, и они принялись аккуратно их соскребать, чтоб спрятать потом в укромное место. Когда они соскребли волосы со спины и взялись за живот, обнаружилась сумка, а когда они отскребли и сумку — снаружи, — то стали соскребать с нее волосы изнутри. Они залезли скребками внутрь и ошибочно поскребли мою правую ногу, но, как только они поскребли мне ногу, я мигом проснулся и заметался по сумке, потому что не знал, где заснул накануне, и принял сумку за маленькую нору. Начал я, значит, метаться по сумке, и сумка, конечно, стала трястись,