Шрифт:
Закладка:
Сторк А.
Петр на русском судне приветствует голландские корабли в Амстердамской гавани
В 1722, 1723 и 1724 годах приехали из Англии, Голландии и Франции русские мастеровые, учившиеся там: «Столяры домового дела трое, столяры кабинетного дела четверо, столяры, которые делают кровати, стулья и столы, двое, замочного, медного дела четверо, медного литейного дела двое, грыдоровального (гравировального. – Примеч. ред.) один, инструментов математических один». Петр велел построить им дворы и давать жалованье два года, а потом дать каждому «на заводе денег с довольством, дабы кормились своею работою, и о том им объявить, чтоб заводились и учеников учили, а на жалованье бы вперед не надеялись»[276].
Как видно, во времена Петра русские целыми сотнями проживали за границей. В жизни каждого из них пребывание в Западной Европе составляло эпоху. Русские дипломаты, до царствования Петра бывшие за границею лишь проездом, не могли в такой мере вникнуть в самую суть западноевропейской цивилизации, как «ученики» петровского времени, проживавшие по нескольку лет в Голландии, Англии, Франции и Германии и невольно находившиеся под влиянием той среды, которая их окружала на Западе и которая во многих отношениях отличалась от русского общества того времени.
Впрочем, «ученики», отправленные за границу, обыкновенно были плохо приготовлены к учению. Многие из них отличались грубостью нравов, нерадением к учению, равнодушием к вопросам науки; некоторые даже оказывались склонными к преступным действиям. Священник, находившийся при Александре Петрове, который в Ганновере учился немецкому и латинскому языкам, вел себя в высшей степени безнравственно и однажды пытался убить Петрова[277].
Зотов писал царю из Франции: «Господин маршал д’Этре призывал меня к себе и выговаривал мне о срамотных поступках наших гардемаринов в Тулоне: дерутся часто между собою и бранятся такою бранью, что последний человек здесь того не сделает. Того ради отобрали у них шпаги». Немногим позже новое письмо: «Гардемарин Глебов поколол шпагою гардемарина Барятинскаго и за то за арестом обретается. Господин вице-адмирал не знает, как их приказать содержать, ибо у них (французов) таких случаев никогда не бывает, хотя и колются, только честно, на поединках, лицом к лицу», и проч.
Подобные жалобы слышались и от русского посланника в Англии Веселовского, который писал: «Ремесленные ученики последней присылки приняли такое самовольство, что не хотят ни у мастеров быть, ни у контактов или записей рук прикладывать, но требуют возвратиться в Россию без всякой причины… и хотя я их добром и угрозами уговаривал, чтоб они воле вашего величества послушны были, однако ж они в противности пребывают, надеясь на то, что я их наказать не могу без воли вашего величества и что, по обычаю здешнего государства, наказывать иначе нельзя, как по суду»[278].
Львов, которому, как мы видели, был получен надзор над молодыми русскими, учившимися за границею, в 1711 году убедительно просил не посылать навигаторов в Англию, «для того чтобы и старые там научились больше пить и деньги тратить»[279]. Граф Литта писал из Англии: «Тщился я ублажить англичанина, которому один из московских глаз вышиб, но он 500 фунтов запросил». Львов совсем вышел из терпения и писал: «Иссушили навигаторы не только кровь, но уже самое сердце мое; я бы рад, чтоб они там меня убили до смерти, нежели бы мне такое злострадание иметь и несносные тягости», и проч.
И в Голландии происходили неприятности. Типографщик Копиевский в Амстердаме давал уроки русским князьям и боярам по повелению царя; ученики потом разъехались, не сказав и спасибо своему наставнику, а двое из них даже увезли у Копиевского, не заплатив денег, четыре глобуса. Подобных случаев было несколько[280]. Даже на самого Львова присылались доносы, что он «хаживал самым нищенским образом, всей Голландии был на посмешище, брал грабительски из определенного жалованья навигаторам», и проч. Некоторые из русских за долги в Англии сидели под караулом; о каком-то Салтыкове писали, что он, «прибыв в Лондон, сделал банкет про нечестных жен и имеет метрессу, которая ему втрое коштует, чем жалованье»[281].
Впрочем, бывали случаи, что русские оставались без денег не по своей вине. Сохранились некоторые письма «учеников», пребывавших в Италии и во Франции, к самому царю, к кабинет-секретарю Макарову, в которых они жаловались, что их оставляют без денег и что вследствие этого они находятся в отчаянном положении[282].
Вообще говоря, русские, учившиеся за границей, не пользовались особенно хорошей репутацией. Когда в 1698 году началось в Голландии учение, было сделано замечание, что русские ничему не учатся, что разве только царевич Александр Имеретинский обнаруживает некоторую охоту к учению и что только сам царь умеет учиться как следует[283].
Некоторые иностранцы, проживавшие в России и наблюдавшие за преобразованиями Петра, как, например, ганноверский резидент Вебер и прусский дипломат Фокеродт, сомневались в пользе отправления молодых русских для учения за границу. По их мнению, русские за границей обнаруживали особенную способность научиться всему худому, и что, усвоив себе за границей некоторый внешний лоск, они остаются по-прежнему невеждами и, возвращаясь на родину, в короткое время лишаются даже и этого внешнего лоска, приобретенного на Западе. Техническое обучение русских, по мнению Вебера, не оказывало ни малейшего влияния на их нравственность и т. п. Достойно внимания замечание Вебера, что было отправлено за границу для учения «несколько тысяч» русских[284].
Эти взгляды оказываются односторонними, несправедливыми. И техническое образование, и внешний лоск в приемах общежития в большей части случаев не могли не оказывать некоторого влияния на развитие и образование русских путешественников. Уже ознакомление с иностранными языками должно было иметь большое значение. В этом же отношении русские обнаруживали необычайную способность. Сын русского посланника в Польше Тяпкина однажды приветствовал короля Яна Собеского речью, в которой благодарил его за «науку школьную, которую употреблял, будучи в его государстве». Речь эта говорилась по латыни, «довольно переплетаючи с польским языком, как тому обычай наук школьных надлежит»[285].
Толстой и Неплюев, побывавшие в Италии, именно благодаря совершенному знакомству с итальянским языком были способны занять трудный пост русского посла в Константинополе. Татищев столь охотно занимался изучением иностранных языков, что и во время своего пребывания на Урале для надзора над горными заводами имел при себе двух студентов для
