–Я не могу…

–Но, может быть, вы могли бы мне что-то посоветовать.

–Что вы хотите сказать?

–Нам действительно очень надо поговорить с ним. Но человек, с которым он согласен встретиться, сейчас недоступен, как я уже сказала. Может, вы могли бы посоветовать, что нам делать в такой ситуации…

–Мальчик только что потерял маму при таких ужасных обстоятельствах, он сейчас невероятно уязвим.

Эйр про себя проклинает Экена, думает, что кто угодно сумел бы лучше поговорить с Гуннаром Бильстамом на ее месте. Теперь беседа с Джеком висит на ней, а она начисто лишена дипломатических способностей и переговорных навыков.

–Нам очень нужна помощь, чтобы поговорить с Джеком,– повторяет она как можно осторожнее.

Бильстам замолкает ненадолго, потом смотрит ей в глаза.

–Я не знаю, как мне объяснить так, чтобы вы поняли… Джек невероятно хрупкий ребенок, и не только потому, что потерял маму. В нем самом кроется большая тревожность, вероятно, из раннего детства. Он может окончательно замкнуться в себе, и от этого состояния его защищает совсем тонкая скорлупка. Любая попытка убедить его сделать что-то, чего он делать не желает, грозит…

Конец фразы Бильстама произносит совсем печальным голосом, а потом и вовсе замолкает, не договорив.

–Но если это приведет нас к тому, кто убил его маму?

Бильстам не отвечает.

–Вы даже не рассматриваете возможность обсудить это с ним…– продолжает Эйр.– Даже если его содействие следствию поможет спасти жизни?

–Чьи жизни? И почему их жизни важнее, чем его собственная?

Эйр приходит в голову, что в Бильстаме есть что-то странное. Это не имеет отношения к Джеку, дело в самом Бильстаме. Он совсем не такой, как она представляла себе, не робкий и осторожный. Он кажется уверенным и несговорчивым. Она сама не может понять, в чем дело, но что-то не сходится с образом, который возник у нее, когда она читала историю болезни.

–Потеря матери – это огромная травма,– говорит он ей.– А когда человек теряет мать так, как это произошло с Джеком и Ребеккой, эта травма может не залечиться никогда.

–Забавно, что вы спросили.

–Что?

–Чьи жизни могут быть важнее, чем жизнь Джека. Если подумать о том, что сделали вы.

–Простите?

–Я читала ваше заключение о Ребекке. Оно сильно отличается от того, что вы писали в истории ее болезни. Можно подумать, что вы хотели, чтобы Ребекка продолжала находиться под вашим наблюдением, и потому смягчили степень серьезности ее болезни.

Эйр выжидает некоторое время, прежде чем произнести последнюю фразу:

–Даже не знаю, может быть, мне следует заявить о таком интересном способе ведения работы.

Ей слышно, как он дышит. Она знает, что угрожает ему и теперь все может обернуться самым неожиданным образом.

Бильстам обдумывает ее слова. До него медленно доходит смысл сказанного.

–Вы, как я,– наконец произносит он,– думаете, что служите некоей высшей цели, но вы совсем как я. Сейчас вы думаете только о своем расследовании.

Эйр становится противно, она видит перед собой Джека и понимает, что Бильстам прав.

–Вот,– говорит она, выводя на экран мобильного номер Санны и протягивая его Бильстаму.– Я не как вы. Вы не обязаны переубеждать Джека. Но вы расскажете Санне все, что сказали мне о нем сейчас. Это с ней он согласен встретиться. Скажите ей, чтобы она это сделала.

В следующие минуты Бильстам объясняет состояние Джека в сообщении на автоответчике Санны. К концу речи, когда он бормочет что-то о своем врачебном долге, вид у него спокойный, он словно снял камень с души.

–Теперь я бы попросил вас уйти,– говорит он, возвращая телефон Эйр. Он улыбается, но глаза не меняют выражения.

–Хорошо,– отвечает Эйр.– А потом я подам рапорт о том, что вы сделали с этим мальчишкой, больной вы ублюдок.

В управлении напротив места Эйр за своим столом восседает Санна.

–Я поговорила с юридическим представителем Джека,– говорит она и поднимает глаза на усаживающуюся за свой стол Эйр.– На встрече будет еще психолог из отделения детско-юношеской психиатрии, которого он видел раньше. Метте Линд уже едет сюда с Джеком.

–Что, сейчас?

–Да.

–Но мы же не будем проводить допрос в управлении?

–Дом переполнен. Наш техник занимается звуком и изображением, так что дознаватель по работе с детьми сможет находиться в соседней комнате вместе с Лейфом, прокурором, и держать со мной связь на протяжении всего разговора.

–Окей,– Эйр чуть растягивает губы в улыбке.

–Я бы вернулась пообщаться с Джеком, даже если бы ты не попросила этого психиатра мне позвонить,– произносит она.– Но ты все равно молодец.

–Он свинья,– отвечает Эйр, потягиваясь.– По дороге сюда я послала жалобу в комиссию по защите прав пациентов и не успокоюсь, пока им не займется Инспекция здравоохранения и социальной защиты.

–Психиатром? Он тебе что-то сделал?

–Нет же, черт. Но он молчал о том, насколько хреново было Ребекке. Если хочешь знать, Джек не должен был продолжать жить дома.

–Хорошо, я сама почитаю историю болезни,– произносит Санна.

–Так ты теперь снова будешь возглавлять расследование?– спрашивает Эйр, не глядя на нее.

–Полагаю, что да,– Санна подходит к ее столу и склоняется над ней.– Прости, что не ответила на звонки. Мне нужно было время.

–Что ж у нас тут за ад такой,– внезапно произносит Экен у нее за спиной.– Нам только что позвонили насчет Франка.

–Насчет Франка? Кто?

–Парень из продуктового магазинчика. Он хочет нам что-то показать. Эйр, поедешь туда.

–Но сейчас привезут Джека Абрахамссона,– возражает Эйр.– Я бы хотела быть в соседней комнате с остальными во время допроса.

–Нет, возьмешь на себя продуктовый.

У стойки администратора открываются двери лифта, и появляется Метте. За собой она тащит Джека.

–Так мало времени на подготовку, мы даже художника не успели вызвать,– произносит Экен.

–Мальчик сам рисует, у него исключительные способности,– отвечает Санна.– В квартире в Мюлинге лежали его рисунки. Очень реалистичные. Мы можем попробовать уговорить его нарисовать то, что он видел, если он видел хоть что-то.

Экен кивает.

–Хорошо. Но начнем с описания подозреваемого. Пока он не устал. Еще одного шанса нам может потом не представиться.

Джек уже сидит у большого стола в комнате для допросов, когда туда заходит Санна. Он уставился в потолок. Только когда она усаживается напротив него, он переводит взгляд на нее.