На следующий день, день моего отъезда, Мартин так и не вышел проститься, и у меня было чувство, что он нарочно меня избегает. В поезде я нашла купе, где было свободное место у окна. Я села спиной по ходу движения. Мне нравится ощущение, что тебя будто подхватывает и несет неодолимая сила. Ощущение, которого не бывает, когда ты сидишь по ходу движения. Женщина с внешностью старой девы занимала среднее сиденье из трех напротив. Мы обменялись рудиментарными приветствиями. Ее выбор места явно указывал на собственнические наклонности. Усевшись по центру, она как бы распространяла свое владение на все купе. Поезд еще даже не тронулся, а она уже разложила по обе стороны от себя вязальные принадлежности, заняв ими еще два сиденья. Ее длинная юбка, доходившая почти до лодыжек, пришлась бы к месту и в эдвардианскую эпоху. На лацкане ее жакета красовалась брошка с камеей, и даже в купе она не сняла темно-зеленую фетровую шляпку с пером. Однако я обратила внимание, что ее кожа – на лице и щеках – была достаточно свежей и совсем не старушечьей. Несмотря на старомодный наряд, вряд ли ей было больше сорока лет. Но независимо от возраста она производила впечатление человека, пребывающего в состоянии перманентного раздражения. Ее жизнь не сложилась, и чтобы уберечься от будущих разочарований, она задушила в себе все надежды. Она вязала детскую кофточку. Видимо, для племянника или племянницы, поскольку у нее не было обручального кольца. Можно представить, как ее бедная сестра боится ее ежегодных визитов и втайне ликует, когда она наконец собирается уезжать. Возможно, когда-то она отвергла ухаживания молодого человека и с тех пор мучается сожалением.

Я закрыла глаза и прислонилась головой к окну, как будто собираясь уснуть. Поезд отошел от перрона, и буквально через минуту дверь купе распахнулась. Я открыла глаза. В дверном проеме стоял розовощекий молодой человек с густо напомаженным волосами, в светлом бежевом плаще. В левой руке он держал плотно набитый портфель, в правой – незажженную трубку.

– Не возражаете, дамы, если я к вам присоседюсь? – проговорил он преувеличенно жизнерадостным голосом. – Если, конечно, у вас не собрание суфражисток. Не то чтобы я против. На самом деле я только за.

Старая дева одарила его кислым взглядом. Она была явно против. Я приветливо улыбнулась, хотя бы только затем, чтобы дистанцироваться от своей мрачной попутчицы.

Молодой человек забросил портфель на багажную полку и, зажав трубку в зубах, снял плащ так поспешно, словно тот вдруг загорелся. Под плащом обнаружился твидовый костюм-тройка такого покроя, от которого даже мой папа отказался бы еще до войны. Я подумала, что он, наверное, младший сотрудник в какой-нибудь бухгалтерской фирме который считает, что, одеваясь в таком старомодном стиле, он скорее добьется расположения начальства и продвижения по службе.

Учитывая расположение сидений, он должен был занять место, ближайшее к двери. В общественном транспорте, на скамейках в парке или в кафе мы, люди, инстинктивно располагаемся как можно дальше друг от друга, и любое отклонение от этой нормы справедливо воспринимается с подозрением. Однако наш новый попутчик сел рядом со мной. Это не только стеснило меня, но и вынудило старую деву передвинуть колени, чтобы освободить место его ногам. Она сердито уставилась на него, после демонстративно вперила взгляд в свое вязание. Молодой человек повернулся ко мне и скорчил комичную рожицу, как наказанный школьник. Я сочувственно закатила глаза, и мы вроде как стали сообщниками. Он воспринял это как приглашение к разговору и поспешил представиться. Если память меня не подводит, его звали Джордж Бортвик. Он переложил трубку из правой руки в левую, и мы обменялись неловким рукопожатием. Я тоже назвала ему свое имя, чтобы не показаться невежливой.

– Хорошее, крепкое, добротное имя, – заметил он, словно речь шла о туристических ботинках.

Видимо, у меня на лице отразилось недоумение, потому что он тут же засуетился:

– Может быть, я подобрал не те слова. Я имел в виду, что само имя звучит солидно. Оно надежное и внушает доверие, вот я о чем. А вы сами не производите впечатление солидной матроны. Ни в коем случае. Вы такая изящная, прямо воздушная, если можно так выразиться.

Он осекся на середине своего идиотского монолога, и я отвернулась к окну. Предместья Клактона сменились полями пшеницы или полями чего-то еще, я не знаю. Мое явное нежелание поддерживать разговор нисколько не обескуражило Джорджа. Он спросил, откуда я родом. Он сам из Клактона, но нынче работает в Лондоне. Снимает квартиру в районе Элефант-энд-Касл, но почти каждые выходные приезжает в Клактон повидать «дорогую мамулечку» (эту последнюю фразу он произнес с жутким акцентом кокни). По мне сразу видно, что я из Лондона, заметил он. Есть во мне этот столичный лоск. Мне было приятно такое услышать, пусть даже из уст дремучего провинциала. Как оказалось, Джордж – не младший бухгалтер, а продавец-консультант в страховой фирме.

– Многим кажется, что это скучно, – серьезно проговорил он, – но это очень интересная работа на самом деле.

Я сказала, что да, безусловно, но, если он не возражает, мне бы хотелось чуть-чуть подремать. Я что-то устала.

– Да, конечно, – ответил он. – Морской воздух и все такое.

Я улыбнулась и сказала, что немного замерзла, и, может быть, он не откажет одолжить мне свой плащ. Джордж был только рад услужить. Он достал с полки сложенный плащ, развернул его и укрыл меня, как заботливый отец, который укладывает дочку спать.

Я прислонила голову к окну и закрыла глаза. Джордж завозился на соседнем сиденье. Кажется, он набивал трубку. Потом чиркнула спичка, купе наполнилось знакомым запахом табака, как будто сюда вошел папа. В какой-то момент я задремала. Вернее, погрузилась в зыбкое состояние между бодрствованием и сном. Хотя я сказала Джорджу, что мне якобы зябко, в купе было тепло, даже жарко. Мерное движение поезда навевало приятную дрему. Мысли лениво ворочались в голове. Я вспоминала события вчерашнего вечера. Песня, под которую танцевали мы с Мартином, накрепко засела в сознании. Мне вспомнилось, как он притянул меня ближе к себе. Он что же, спланировал все заранее? Мне понравилась эта мысль. Притворившись, что я просто ворочаюсь во сне, я просунула руку под пояс юбки и принялась ублажать себя легкими, почти неосязаемыми движениями среднего пальца. Это было восхитительное ощущение. Я крепко сжала бедра, как ребенок, которому захотелось по-маленькому. Не знаю, в чем было дело. То ли в размеренном движении поезда, отдающем мне в ягодицы, то ли