аккуратно, очень аккуратно поискать их связь с Министерством обороны, если таковая найдется. Сам он там уже бывал, и не раз, и не хотел, чтобы его очередное появление коллеги погибших сочли новым витком расследования. Это могло повлечь ненужный шум, который бы достиг ушей «зеленых человечков».

Был соблазн намекнуть Ольге про интернат номер 47. Но Виктор решительно отбросил эту идею. Она была слишком личной. Почему-то он не хотел, чтобы ушлая сибирячка раскопала что-то, что покажет его прямую заинтересованность в деле. Этим нужно заниматься самому. Лично.

Закончив разговор, Виктор выключил компьютер и принялся за дело, котрое всегда ненавидел больше всего. Он стал ждать. Предстояла весьма неприятная задача, но ее нужно было решить. Он мог сам пойти к Василию Романовичу, но это было бы тактически неверно. Поэтому он, вопреки обычной практике, заявился в Комитет шумно, не шкерился по коридорам, стараясь незаметно миновать места обитания начальника, а шел открыто и даже завел разговор с коллегой непосредственно перед кабинетом Васи-Васи. Значит, шеф уже в курсе его появления. И он вот-вот его вызовет. Или Виктор ничего не понимал в людях вообще и в Васильеве в частности.

В тягостном бездействии прошло сорок минут. После чего дренькнул внутренний телефон и дежурный бодрым голосом сообщил, что Макарова требует к себе начальник отдела. Виктор положил трубку, закрыл глаза, несколько раз с хрустом наклонил голову, разминая суставы, и решительно направился «на ковер».

Полковник юстиции Васильев встретил Макарова сухо. Впрочем, иного сложно было ожидать. Слишком велик, по мнению начальника отдела, грех проштрафившегося подчиненного. И слишком мало прошло времени с момента совершения того греха.

Виктор коротко и четко доложил о ходе расследования, не забыв упомянуть и предполагаемой связи безвременно усопших ученых с работой на Министерство обороны. В ответ Васильев только поморщился. Это означало, что, по его мнению, следак «натягивает сову на глобус», т. е. подгоняет условие задачи под известный ответ и только зря тратит время. Но вслух возражать не стал. В конце концов, связь эту установили коллеги из Сибири, а не сам Макаров.

– Хорошо, – сказал Василий Романович. – Продолжайте работу, но на Минобороны не зацикливайтесь. Докладывать мне ежедневно. Ресурсы Комитета на личные дела тратить запрещаю.

Макаров промолчал, хотя последняя фраза граничила с прямым оскорблением.

– А сейчас ступай к Снежковой. И не вздумай бегать, это мой прямой приказ.

– Я под следствием?

– Если бы в отношении тебя было возбуждено уголовное дело, я бы тебя отстранил от работы. Пока это только служебная проверка.

– Что у нее против меня есть?

Васильев посмотрел на Макарова с презрительным недоумением.

– Она тебе сама скажет. Когда ты нарушал все, что мог, подвергая риску своих товарищей, ты делал это на свой страх и риск. Вот теперь сам бойся и рискуй. Начальство тебе тогда только мешало. Не вижу причины, чтобы оно вдруг изменилось и стало тебе помогать.

– А как же «мы все одна семья»? – продолжал нарываться Виктор.

– Ты сам себе – семья, – отрезал Вася-Вася.

– И все же – вы в курсе, по какому эпизоду инквизиторы будут меня топить. Помощи не прошу. Но хоть в этом вопросе можете намекнуть?

– Пока по работорговцам. И смерти подозреваемого в последнем деле. Что еще всплывет – не моя головная боль.

– И все же – мы одна семья, – прищурился Макаров. – Когда один из нас тонет, остальные не могут рассчитывать, что окажутся не при делах.

Васильев медленно снял с носа очки, чрезвычайно аккуратно сложил их, положил на стол. И только тогда посмотрел прямо в глаза Виктору.

– Ты уверен, что хочешь продолжить этот разговор? – вкрадчиво спросил полковник юстиции. От его голоса по спине Макарова пробежали мурашки, но он уже сделал ход. Отступать поздно.

– Более чем уверен. Мне нужны друзья, Василий Романович.

– У тебя оригинальный способ заводить друзей.

– Если они не заводятся сами, надо иногда им помочь завестись, – улыбнулся Виктор, демонстрируя беспечность. – У друзей бывает плохая память. Иногда им бывает нужно помочь вспомнить.

– Что именно?

– Да много чего. Например, что устным распоряжением начальства им было запрещено получать оружие и они оказались вынуждены бороться с маньяками голыми руками.

Глаза Васильева сузились.

– Или, например, что некоторые товарищи знали о возможной связи попавшего под проверку бывшего члена семьи с погибшим фигурантом дела. Но никак не дали хода этой информации. Фактически, скрыли важнейшие улики.

Лицо Васильева побагровело. Он с полминуты буравил взглядом Макарова. А потом вдруг расслабился.

– Ну ты и жук, – покачал он головой. А по тону нельзя было понять, восхищается он «жуком» или готовится его раздавить. – Свой собственный прокол, который может тебя пустить на дно, обернуть себе же на пользу. Лихо. Интересно, кто тебя таким приемчикам научил?

– Сам, все сам, – развел руками Виктор.

– В общем, не переживай. Эта тема не всплывет. Если ты думаешь, что полковник Васильев настолько корчагинец, что готов утопиться, чтобы утопить такого, как ты, то ты плохо меня знаешь.

– Ни на мгновение не допускал такой мысли, – усмехнулся Виктор. Ответная усмешка Васи-Васи добра не обещала.

– Более того, – добавил полковник, – я помогу тебе выпутаться по мере сил. Но только помни…

– Что?

– Ни семьи, ни друзей у тебя тут нет. Все исключительно на взаимовыгодной основе. Пока ты мне нужен – получишь поддержку. При малейшем сбое – получишь пинок в задницу и валун на шею, чтоб не всплыл. Доступно?

– Более чем. Лучшего я и желать не могу. Разрешите идти?

– Ступай. И не вздумай руку протянуть на прощание.

Макаров пожал плечами и вышел из кабинета. Неприятный разговор оказался даже проще, чем он опасался. Друзья? Зачем нужны друзья? Партнеры – это гораздо конструктивнее и надежней.

В кабинет Снежковой Макаров пошел сам, не дожидаясь вызова. И даже вошел без стука, нацепив маску ироничной нетерпеливости – мол, у меня, конечно, очень много действительно серьезных дел, но я понимаю, что вам без меня никак, поэтому нате меня, работайте. Но без дерзости и снисходительности – перебор по очкам равносилен поражению. Это в футболе чем больше забьешь, тем лучше. А в картах, как известно по песням, губит не очко, а к одиннадцати – туз.

Впрочем, на инквизиторшу это никак не подействовало. Она молча ткнула пальцем на стул возле ее рабочего стола, достала не слишком толстую папку, развернула ее, положила на стол диктофон и, сказав деловым и равнодушным тоном «Начнем», спокойно посмотрела Виктору в глаза.

Пристальный взгляд – обычный прием при допросах. Но так делают следователи или опера, когда пытаются надавить и даже раздавить авторитетом