Царское правительство

15 июня 1915 г., будучи командующим 8-й армией, ген. Брусилов приказывал: «…Сзади нужно иметь особо надёжных людей и пулемёты, чтобы, если понадобится, заставить идти вперёд и слабодушных. Не следует задумываться перед поголовным расстрелом целых частей за попытку повернуть назад или, что ещё хуже, сдаться в плен»[864]. В октябре 1915 г. появились предложения о создании штрафных частей, но на такой опыт, как отмечает А. Асташов, «военные власти не отважились»[865].

На совещании в Ставке в декабре 1916 г., Брусилов сообщал, что в 7-м Сибирском корпусе «люди отказывались идти в атаку; были случаи возмущения, одного ротного командира подняли на штыки, пришлось принять крутые меры, расстрелять несколько человек»[866]. В январе 1917 г. солдаты нескольких полков 2-го Сибирского корпуса из-за больших потерь отказались идти в атаку. В ответ в одном полку 24 человека было отдано под военно-полевой суд и приговорено к расстрелу, из другого полка было отдано под суд 167 человек[867]. В 14-й Сибирской дивизии 13 человек были расстреляны без всякого суда, а на основании приговора военно-полевого суда было расстреляно еще 37 человек[868]. Всего полевым судом во время этих беспорядков было приговорено к расстрелу 92 человека, многие сотни солдат сосланы на каторгу[869].

Оправдывая подобные меры, Деникин указывал, что во время войны, как Дисциплинарный устав, так и Воинский устав о наказаниях, «оказались совершенно бессильными… (На войне) праволишения не имеют никакого устрашающего значения, а всякое наказание, сопряженное с уходом из рядов, является только поощрением. В сущности, кроме смертной казни, закон не обладал никакими другими реальными способами репрессии»[870]. «На войне…, — подтверждал выпускник элитной Военно-юридической академии, военный юрист плк. Р. Раупах, — всякое наказание освобождало виновника от смертельной опасности боя, (а следовательно) оно являлось не наказанием, а побудительной причиной к совершению преступления. На фронте устрашающее значение имеет только смертная казнь, ибо только она одна обращает возможную утрату жизни в окопах в неизбежную ее потерю при расстреле»[871].

Расстрелы применялись и к солдатам отказывавшимся подавлять выступления рабочих, например, в ответ на приказ стрелять в рабочих во время забастовки на Петроградских заводах 31 октября 1916 г., солдаты повернули свое оружие против полицейских. В итоге 150 солдат, спустя десять дней были расстреляны[872]. «Пока царская власть была в силе, эта толпа, — отмечал Раупах, — шла воевать, потому, что власть ей это приказала, и она не смела ее ослушаться, но когда с властью пало и внешнее насилие…, вооруженный народ в лице миллионов солдат побежал с фронта»[873].

Временное правительство

Почти на следующий день после Февральской революции, либеральное правительство отменило смертную казнь. «Один разговор об… уничтожении смертной казни, — указывал в ответ в своем рапорте командующий 9-й армией ген. П. Лечицкий, — вырвал из рук начальников нужную им для поддержания порядка силу и ослабил авторитет власти»[874]. В июльской своде по действующей армии указывалось на то, что высшим командным составом твердо подчеркнута «необходимость принять самые решительные, суровые меры, до применения смертной казни включительно, дабы остановить развал армии, перешедший пределы возможного»[875]. Боевой ген. П. Балуев недоумевал: «запрещение смертной казни в армии было ошибкой: если правительство отправляет людей умирать от вражеских пуль, почему оно дает трусам и предателям возможность сбежать?»[876].

Недоразумение продлилось до первого серьезного наступления. По его итогам комиссары Временного правительства Б. Савинков и М. Филоненко телеграфировали: «Выбора не дано: смертная казнь изменникам; смертная казнь тем, кто отказывается жертвовать жизнью за Родину»[877]. Ответ Керенского гласил: «Я полностью одобряю истинно революционное и в высшей степени правильное решение… в этот критический момент»[878]. Официально смертная казнь на фронте была восстановлена 11 июля.

Первые заградотряды были введены по инициативе ген. Корнилова, который «отдал приказ расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя трупы расстрелянных с соответствующими надписями на дорогах и видных местах; сформировал особые ударные батальоны из юнкеров и добровольцев для борьбы с дезертирством, грабежами и насилиями…»[879]. «Главнокомандующим, с согласия комиссаров и комитетов, отдан приказ о стрельбе по бегущим, — гласил приказ Корнилова, — Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию»[880].

Корнилов обосновывал свой приказ тем, что: «армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования. Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс. Эта стихия проявляется в насилиях, грабежах и убийствах. Смертная казнь спасет многие невинные жизни ценой гибели немногих изменников, предателей и трусов»[881].

Декларация Временного правительства восстановила военно-революционные суды, заменившие собой прежние военно-полевые, и предоставила право воинским начальникам расстрела без суда. Адвокат Керенский отстаивал это право тем, что: «Убийство человека по приговору законного суда, в соответствии со всеми правилами и нормами официального ритуала казни, является великой «роскошью», которую может позволить себе лишь государство с отлаженным административным и политическим аппаратом…»[882].

А Корнилов уже требовал большего — применения расстрелов в тылу, однако здесь даже Керенский дрогнул: «Идея Корнилова и Филоненко ввести смертную казнь как особый вид наказания против забастовок, локаутов, дезорганизации на транспорте и подобных происшествий слишком оригинальна, чтобы ее можно было приложить к любому государству, которое в целом цивилизованно»[883].

Союзники

«В результате неспособности или нежелания Керенского восстановить дисциплину, — указывал своему послу американский военный представитель в России ген. У. Джадсон, — Временное правительство не могло далее существовать»[884]. Джадсон пояснял, что укрепление дисциплины означает смертную казнь за дезертирство, заговор, бунт, насилие и неповиновение: «Легко предсказать, что без скорого восстановления жесткой дисциплины страна сползет к анархии, за которой в свое время последует приход сильной власти старого автократического типа». Он настаивал на необходимости «оказывать с этой целью сильнейшее давление, немедленно, постоянно и одновременно» на Временное правительство[885].

Американский посол в России Д. Фрэнсис поначалу давал волю воображению: «я могу понять чувства солдат по этому поводу, но политики вроде меня понимают человеческую натуру гораздо лучше, и могу вас заверить, что русская армия никогда не уйдет, будет биться, как лев, вдохновленная духом вновь обретенной свободы»[886]. Но вскоре