Шрифт:
Закладка:
Мы вышли на крыльцо. Ящики и мешки уже были сгружены в траву.
Водитель высунулся из окошка, крикнул что-то, и вездеход, разбрызгивая грязь, покатил по тундре.
Из соседнего домика вышел высоченный парень в огромных, с отворотами, резиновых сапогах.
— Юра, — строго спросил парень, — это кто?
Я понял, что это Володя-инспектор.
— К отцу.
— Разрешение жить на лежбище есть?
— Есть. — Я помахал в воздухе бумажкой. — Давайте я вам ящики помогу таскать, — сказал я, чтобы задобрить строгого инспектора.
Мы перетащили ящики под навес.
— Сейчас обедать будем, — сказал Юра. — Хлеба не привезли? А то у меня чёрствый.
Мы сварили из пачки концентрата рисовый суп и открыли банку маслянистой рыбы хек. Потом я лёг на кровать Чугункова, укрылся его одеялом и сразу уснул.
Отлив
Проснулся я оттого, что кто-то тихонько вытаскивал из-под кровати что-то тяжёлое.
Около меня сидел на корточках Юра и тащил резиновый сапог. Второй уже стоял посреди комнаты.
— Ты куда?
— Рыбу ловить.
— Подожди.
Я умылся до пояса холодной водой, достал из рюкзака сапоги, и мы спустились к морю.
Был отлив. Вода ушла, обнажилось дно — коричневые и зелёные водоросли. Среди них — такие же коричневые и зелёные лужи.
Юра пошарил в траве, достал припрятанный деревянный ящик и зашагал с ним по воде. Я побрёл следом.
В лужах сидели маленькие колючие ежи и красные с тонкими лучами морские звёзды. Ежи шевелили иглами, а звёзды, когда их переворачивали, начинали медленно, как берёста на огне, изгибаться.
Юра вышел на самую середину большой лужи, посмотрел в воду, поднял ногу и быстро наступил на что-то сапогом. Потом сунул под сапог руку и вытащил большую шишковатую камбалу. Сделал шаг и достал вторую.
«Ну и рыбалка! Просто удивительно!»
Набрав целый ящик рыб, мы пошли домой.
Я спросил по пути:
— Юра, ты в каком сейчас классе?
— В девятом.
— Кончишь, кем будешь?
— Охотоведом.
— Как отец?..
— Вы поговорите с Володей, чтобы он вас взял на лежбище. Без него не ходите — рассердится…
Лежбище
Тропинка, пробитая в высокой траве, карабкалась вверх на сопку. Володя шёл молча, нельзя было понять — то ли он недоволен моим приездом, то ли вообще не любит разговоров.
Дул встречный сырой ветер. Он приносил слабый шум — блеяние, будто впереди кричат овцы, — и стойкий запах хлева.
— Ветер. С моря! — сказал Володя, и я опять не понял: хорошо это или плохо?
Последние шаги — и мы на перевале. И сразу же в глаза ударило — открылся, вспыхнул на солнце океан. В уши ворвался рёв.
Вот оно какое — лежбище! Внизу под нами волновались два моря: одно настоящее, серое, стальное — вода, волны; другое живое — звери, тысячи звериных тел на песчаном пляже.
Котики, котики, котики… Громадины-самцы; хрупкие, тонкие самочки; совсем маленькие, россыпью, как семечки, — котята.
Среди коричневых, чёрных зверей вспыхивали тут и там белые искры — бродили, перелетали с места на место чайки.
Огромный, чужой, непонятный мир!
Целый час я пролежал в траве, с удивлением присматриваясь и прислушиваясь к нему. Наконец Володя показал рукой — надо уходить!
— Ветер меняется! — шёпотом сказал он. — Учуют, как шарахнутся, подавят чёрненьких. Пошли, пошли!
— Каких чёрненьких?
— Малышей.
— А-а…
Мы осторожно, стараясь не шуметь, поползли назад.
Лайда
Весь следующий день я ждал Чугункова, но он не пришёл. Не вернулся он и ещё через день.
— А вы походите по острову, — сказал Юра. — Котиков посмотрите. Сейчас у нас тут и сивучей много. По лайде так и идите.
Лайдой он называл пляж, который тянулся от мыса в обе стороны вдоль берега.
— Непропуски поверху перейдёте. Тут далеко-о уйти можно! У вас палатка есть?
— Обойдусь… А верно, пойду: может, твоего отца встречу?
Я положил в рюкзак пачку пресных галет, привязал к нему спальный мешок, взял фотоаппарат. Уходя, сунул руку на полку и нащупал лимон. Он лежал там в самом углу. Понюхал пальцы — они по-прежнему пахли терпко, по-южному.
Не дожидаясь обеда, вышел из домика и, перевалив через сопку, побрёл на север.
Я шёл, стараясь не пугать животных, прижимаясь к крутому зелёному боку горы.
Котики лежали семьями. В середине — огромный самец — секач, колечком вокруг него — самочки, тут же сбоку — чёрной стайкой — малыши.
На песке, в воде на камнях желтели туши гостей котикового пляжа — сивучей.
Я шёл медленно, то и дело останавливаясь, стараясь ничего не пропустить.
Драка
Вот два молодых самца стоят друг против друга. Расставили ласты и вертят шеями.
«Хр-р-р! Хр-рр-р!»
Что не поделили? Должно быть, место. Вот один изловчился, цапнул зубами противника за плечо. По золотистой шкуре клюквенными брызгами — кровь.
Раненый — обидчика за лоб. Теперь у них обоих шкуры в крови. Не выдержал тот, что поменьше: повернул — и прочь. Бежит, вскидывает тело, выбрасывает вперёд ласты, подтаскивает зад. Песок — в стороны!
Бежал, бежал — на пути великан-сивуч. Котик с разбегу — под него. Повернулся между ластами-брёвнами и замер: «Куда это меня занесло?»
А сивуч даже не заметил. Спросонок хрюкнул, накрыл ластом беглеца. Торчит теперь из-под сивуча одна котикова голова.
Подбежал и второй. «Стоп! Куда делся обидчик?» Понюхал: где-то здесь! Присмотрелся: «Ах, вот он где!»
Рычит котик, грозит, а подойти боится. Страшно: экая громадина — сивуч. Клыки что ножи!
Порычал, порычал и побрёл прочь.
Я лежу в траве, перекручиваю плёнку в фотоаппарате. Интересно, чем кончится дело?
Дремал сивуч, дремал, чувствует — поворачиваться неловко стало: возится что-то между ластов.
Сонную морду опустил, котика за загривок зубами взял, не глядя башкой мотнул.
Полетел вверх тормашками двухметровый кот.
Плюх в воду! А сивуч, глаз не открывая, снова голову опустил. Тепло, хорошо ему на лайде!
Чёрненькие
Около кучки чёрненьких я снова залёг в траву. Чем занимаются малыши?
А у этих дела важнее важного: время учиться плавать пришло. Бродят у воды, мордочками вертят. То на океан посмотрят, то на песок. Страшно в воду идти… а что-то внутри так и толкает, так и толкает! Жмутся чёрненькие к воде, отскакивают: волна на песок набежит — того и гляди,
