ты не отвечала. Если бы ты только знала, как я злилась тогда. Эти нелюди вторглись в наш дом вечером, когда мы садились ужинать и давай тут всё крушить. Игоря ударили, твари. И знали куда бить, в живот так засадили, что твой отец сполз по стенке. Маму довели до инсульта, и всё грозились сровнять дом с землей, если мы не скажем, куда вы с Игнатом запропастились.

— Нужно было обратиться в милицию, — посоветовала я виновато. Ага. Я ж теперь умная, прозрела наконец-то.

— Какой там, — отмахнулась мама. — Нас сразу предупредили, что если надумаем туда рыпаться, то жестоко поплатимся. Думаешь, мы не собиралась? Отец в ту же ночь хотел написать заявление, только страшно стало. А потом ещё и бабушке стало плохо. Больница, уколы, капельница, ты не выходила на связь. Чего только не передумали. Ох, дочка, лучше бы ты сразу позвонила. Смотри, и сама через что только не прошла, и нас заставила понервничать.

Я опустила голову. Легко сказать «лучше бы». Это сейчас я поумнела и то, боялась завтрашнего дня. А на тот момент я была сильно напугана и ни черта толком не понимала.

— Знаю, я порой перегибала палку, — продолжила сокрушаться мама, ещё больше давя на совесть. — Не верила в тебя, была чересчур требовательной, строгой. Всё хотела воспитать вундеркинда, — улыбнулась горько, рассматривая свой маникюр. — Думала, что став идеальной во всех смыслах, тебе будет легче жить. Настроили мы с отцом планов, а судьба-насмешница решила иначе. И кто виноват — теперь уже не имеет значения. Все отличились, чего уж там. Теперь вот пожинаем плоды. Но за это время я поняла одну вещь: ты у меня единственная дочь и я сильно давила на тебя, диктуя, как нужно жить. Все твои ошибки — это на самом деле мои ошибки. Это я их допускала, держа тебя в ежовых рукавицах. Я никогда не была тебе другом. Никогда не знала твоих тайн, мечтаний. Меня волновало только одно — желание испытывать гордость. Когда вырастишь, когда будешь на хорошей должности, когда выйдешь замуж на достойного мужчину. Больше меня ничего не заботило. Я обижалась на тебя, злилась, всё пыталась контролировать, но когда поняла, что с тобой и Варей может что-то случиться, что я вообще могу не увидеть вас живыми… Дан… Я многое переосмыслила. Да я за эту неделю едва не загремела в палату к матери, не зная, что с тобой случилось. Ещё и письмо то… Написала в сердцах, а потом поедала себя. Прости меня, дочунь. Видит бог, не такой судьбы я для тебя хотела.

Я уже шмыгала носом, сдерживая поток слёз, а когда она начала извиняться, и вовсе расплакалась. Мы обнялась, и долгое время изливали друг дружке накопившиеся извинения и невысказанную боль. Мама с жадностью нюхала мои волосы, а я прижималась к её груди, выискивая давно позабытое чувство защиты.

В таком состоянии нас и застал отец. Я аж сжалась, ожидая от него хорошо знакомого всплеска негатива, но мама впервые в жизни взяла удар на себя и сама пересказала услышанную историю, предусмотрительно загораживая меня от строгого взгляда. Ну не могло всё быть настолько хорошо. В бочку с мёдом таки попала ложка дегтя.

— Значит так, — начал отец, положив руки на стол, — Сейчас ты поедешь в больницу, проведаешь бабушку, только не расстраивай её, ей нельзя волноваться. А я тем временем сгоняю на вокзал за билетами.

— Игорь, что ты задумал? — насторожилась мама. Признаться, я подумала о том же.

— Так больше продолжаться не может. Я не позволю, чтобы моя дочь отвечала за какого-то урода. Она не сирота, у неё есть семья. Какого черта она должна жить в чужом городе, рискуя и собой, и Варей? Я не позволю. И что это за магазин такой, в котором каждый прохожий качает свои права? То алкаши оборзевшие, то тварь та, Господи, прости. Нет, дочка, вместе поедем в Александровку. Заберем Варю, вещи и сразу домой. Нечего ютиться в чужих квартирах. Ничего те люди нам не сделают. Поодиночке, да, могут и запугать, но когда мы будем вместе, они не смогут нас победить. Тем более, сразу же по возвращению пойдем в милицию и напишем заявление.

У меня на глазах проступили слёзы. Ну почему они раньше не демонстрировали так свою поддержку? В разы было бы легче.

— Пап, спасибо большое за помощь, честно. Я очень ценю вашу с мамой поддержку, но я не хочу подставлять вас с бабушкой. Мне и сейчас опасно тут находиться. А ещё… — замялась, подыскивая правильные слова, — я должна Глебу деньги. Он не единожды выручал меня и если бы не его своевременная помощь — я не знаю, как бы всё сложилось и где бы мы были с Варей. Поймите, я не могу вот так просто взять и ехать, не отдав ему долг. Так не делается.

Мама с папой переглянулись. Я замерла, ожидая ответа. Идти против них я не хотела, особенно после столь неожиданного понимания, но кинуть Глеба на деньги я тоже не могла. Пускай он и не говорил, что помогал в долг, но я ведь не дурочка. Это не сто рублей, о которых можно было забыть.

— Хорошо, сколько ты ему должна?

Я назвала сумму. Папа и бровью не повел, а вот мама заметно напряглась.

— Часть денег у нас есть, а вторую часть я одолжу у Прокоповых до зарплаты, — вынес вердикт папа, выразительно посмотрев на маму.

— Но папа…

— Не обсуждается. У меня одна дочь и я не собираюсь рисковать ею сидя дома. Я уже дважды терял тебя из-за собственных предрассудков, больше я такой ошибки не допущу. Всё. Закрыли эту тему. Ты давай езжай к бабушке, там посещения до четырех часов, а я сначала на вокзал, а потом уже к Грише.

— Может, сначала пообедаем? — предложила мама, засуетившись возле плиты.

— Потом, Оль. И так много дел.

— А ты? — мама застыла с половником, наблюдая за нашими сборами.

— Спасибо, мам, я тоже потом. Сначала увижусь с бабушкой.

* * *

В больницу ехала с легким сердцем. Ну как, с легким. Чувство вины было, причем, огромное, но оно не было отяжелено недопониманием. Мне постоянно казалось, что я сплю, настолько нереальным были произошедшие с родителями изменения. А с другой стороны, я давно не была