видел, чувствовал, пережил. Книга, по сути, от «первого лица». Очень важно при работе над ней найти правильный тон, верную пропорцию в подаче глобального, масштабного, красивого и обыденного, мелкого, неказистого. Чтобы это обыденное не заслоняло масштабное, а масштабное, в свою очередь, не подавляло «прозу будней». Понятно, масштабное – это героическое, а мелкое – повседневное, бытовое.

Здесь будет сложно. Вечная проблема всех писавших о войне. Близкий пример – литераторы, писавшие о Великой Отечественной. За неверное соотношение между «великим и малым» любой из них запросто мог лишиться карьеры (а, подчас, и свободы в суровые сороковые-пятидесятые), партбилета, попасть в безжалостные жернова идеологических проработок. Для определения верной пропорции «правды Генштаба» и «правды окопной» требовалось особое чутье и строго партийный подход.

Кажется, меня эта проблема в «чистом виде» не коснется – ни масса бдительных цензоров, ни тупых партийных чиновников надо мной висеть не будет. Но куда деться от жестких требований момента? Как увиденное и пережитое совместить с «лучезарной» темой славянского братства, с государственно важной темой возрождения казачества? Да и много чего ещё отсюда, из-за каменных брустверов положая видится совсем не так, как это сформулировано в чеканных передовицах патриотических газет и в умных статьях национально-ориентированных журналов. Дай Бог, чтобы меня как автора не «зашкаливало», чтобы не оступился ни в «чернуху», ни в «патоку».

* * *

Валера К., – одна из самых колоритных личностей в нашем отряде. Колорит определяют не только невесть где раздобытые диковинные высокие ярко-желтые сапоги. Всем запомнилось его нестандартное поведение во время боя на высоте Заглавок. Поливая короткими очередями отведенный участок вражеской территории, он виртуозно материл наступавших. «Чёрные» слова отечественного происхождения при этом органично переплетались с сербской бранью. Когда запас ругани иссяк, Валера набрал в легкие побольше воздуха и проорал в мусульманскую сторону:

– Эй, муслимы, погоди наступать! Русы кафу пьют!

Слова подкрепил делом. На скудном пространстве между палаткой и бруствером развел миниатюрный костер, водрузил на нём турку, куда высыпал горсть молотого кофе. Через несколько минут экзотический аромат плыл над позицией. Удивительно, что тогда и кофе у него не убежал, и участок противоположной территории без «огневого» внимания с его стороны не оставался.

Пустяк, нелепица, а для общего настроения, для поднятия духа в боевой обстановке – всё очень кстати.

Вчера Валера с утра исчез. Вернулся к вечеру мертвецки пьяным… с канистрой ракии в руках. Рухнул на кровать и моментально заснул. Драгоценную ношу продолжал держать мертвой хваткой. Вряд ли кто смог ослабить эту хватку.

Да никто это делать и не собирался. Каждый желающий аккуратно наклонял канистру и наливал сколько надо в кружку, миску, котелок. Пили многие, но не все. Я так же предпочел не экспериментировать с нервной системой. Слишком много за последнее время накопилось. И перегрузок, и впечатлений, и элементарного недосыпа. Как всё это проявится в сцепке с алкоголем – непредсказуемо. Зачем ставить опыты над самим собой?

Кстати, Валера – не просто дипломированный экономист (один из немногих в отряде имеющий высшее образование), но и человек, успевший до отъезда в Югославию закончить аспирантуру при серьёзном московском вузе. Словом, – образован, слишком образован. Что заставило бросить всё и рвануть за тридевять земель, в смертельно опасную «командировку»? Сам он от прямого ответа на этот вопрос уходит, отделывается чем-то туманным, типа «сербам помочь надо», «я здесь нужнее». По отряду ходит слух, будто были у Валеры большие сложности с законом и правоохранителями, будто висели на нём немалые долги и невыплаченные кредиты.

Впрочем, стоит ли сейчас здесь обращать внимание на подобные вещи? Главное: воюет Валера хорошо, рядом с ним на боевой позиции спокойно и надежно. В нынешней обстановке это – главные параметры характеристики человека.

* * *

Немного грустно: моя боснийская «эпопея» заканчивается. Последние дни на войне, последние дни среди боевых товарищей. Увы, на светлые впечатления этих дней лег жирный чёрный мазок. Пока бродил напоследок по улицам Вышеграда, кто-то распотрошил мои приготовленные к обратной дороге вещи. Исчезла почти новая джинсовка (память о далеко непростой командировке в воюющий и непобежденный Ирак), и бутылка «Столичной» в экспортном исполнении (знакомый журналист просил передать коллеге, ныне работающему в Белграде, что я и собирался сделать на обратном пути).

Шума поднимать не стал. Пусть джинсовку донашивают «братья по оружию». Привет белградскому собкору передам «всухую». Главное, остались целы блокноты с записями и две отснятые «мыльницей» на передовой и во время похорон Кости Богословского пленки. Это больше, чем главное!

Но гадкий осадок остается. Ведь украли не просто «свои», а те, с кем вместе воевал, делил смертельный риск. Комментировать здесь нечего. Надо заставить себя никого не подозревать и как можно скорее забыть о случившемся. Тем более что на фоне прочих уже имевших место в отряде краж (воровали, в основном, деньги, то самое скромное жалованье в немецких марках) мои потери – сущий пустяк. Переживем!

* * *

Мы на белградском вокзале. Через пару часов поезд на Москву. Правда, в Москву на нём мы не попадем. Только до станции Чоп. Для нас это уже не принципиально. Билеты до Чопа на руках. Мы едем домой! Какой музыкой звучит для нас эта фраза.

До Белграда добрались не без приключений. На границе Сербской Республики и Югославии автобус остановил патруль военной полиции. Из всех пассажиров маршрута Вышеград – Ужице эти громилы в синей форме особым вниманием оделили только нас, русских. (Замечу, в глазах даже самих сербов служащие в военной полиции авторитетом не пользуются. Скорее наоборот. Считается, что в полицию идут те, кто не хочет воевать.)

Нас вывели из автобуса. Выстроили в шеренгу.

Потом грянул шмон, равного которому в жизни я не видел (сержантские досмотры на курсах молодого бойца в армии и досмотры в милицейских отделениях, куда попадал в подростковом возрасте «по хулиганке», ни в какое сравнение с этим не идут). Нас охлопывали, ощупывали, заставляли крутиться, вертеться, расстегиваться. Самым тщательным образом полицейские распотрошили наши сумки. Все вещи, имевшие хотя бы какое-нибудь отношение к военному быту, изымались. Лично я вез пластмассовую фляжку-котелок (некогда обязательный элемент экипировки каждого воина югославской народной армии) и китель. И то, и другое предназначалось друзьям (один – заядлый грибник-охотник-рыболов, другой – отъявленный коллекционер военной амуниции). От затеи порадовать близких людей подарками-сувенирами пришлось отказаться. И котелок, и китель полицейские изъяли.

Столь пристальное внимание военной полиции к нашему багажу имело под собой серьёзные основания. По устоявшейся традиции русские добровольцы, возвращаясь домой с югославских фронтов, прихватывают с собой кое-что из оружия. Нет