Она и в молодости была очень впечатлительной и нервной. И с тех пор нисколько не изменилась. Впрочем, наша маленькая церемония все равно подошла к концу.

43

Антон сидел возле кровати матери и смотрел ей в лицо. Оно было бледным и очень старым. Таким старым он его еще не видел. Ему даже стало неприятно от этого зрелища, оно говорило о неумолимо наступающем и на него по всем фронтам возрасте. Ведь он тоже, мягко говоря, далеко не молод, пройдет не так уж много лет и тоже будет таким, как она.

Анастасия Владимировна отрешенно смотрела в потолок, словно бы сына и не было в номере. Антону стало неловко тут находиться. Может, лучше встать и уйти. В последние годы он по возможности старался не злоупотреблять встречами с матерью; если можно было ограничиться телефонным разговором, он предпочитал так поступать. И не потому, что не любил ее, а потому что жил совсем другой жизнью с совсем иными интересами. И зачастую даже не представлял, о чем с ней разговаривать.

— Мама, как ты себя чувствуешь? — спросил Антон и тут же пожалел о своей оплошности.

Анастасия Владимировна повернула к нему голову, ее глаза мгновенно наполнились слезами, и она зарыдала. Антон понимал, что должен ее утешать, но не умел и не хотел. Ему хотелось совсем другого — встать и уйти.

Внезапно Анастасия Владимировна схватилась за сердце.

— Мама, что с тобой? — с тревогой спросил Антон.

— Колит, — почти белыми губами прошептала Анастасия Владимировна.

Антон вдруг по-настоящему испугался — а если она сейчас умрет? Это же такая морока, тело придется везти в Москву. Не хоронить же ее тут, в Польше, на каком-нибудь ближайшем кладбище. Потом и могилу не отыщешь. Хотя с другой стороны, а что на ней делать.

— Я сейчас позову Марию, — вскочил Антон.

— Нет! — вдруг громко закричала Анастасия Владимировна. — Я не желаю ее видеть. Лучше умру!

— Это глупо, мама, зачем тебе умирать. У тебя есть все для хорошей жизни.

— Жизнь моя закончилась, Антон. Когда я сюда ехала, я надеялась… — Она замолчала.

Антон знал, на что надеялась его мать, на то, что отец снова предложит ей жить вместе. Это было глупо; Антон нисколько не сомневался, что такого никогда больше не повторится. Но и переубеждать ее он не собирался. Зачем? Если ей так нравиться думать, пусть тешет себя иллюзиями. Но, кажется, он все же совершил ошибку, эти иллюзии способны свети ее в могилу. Она не в силах им сопротивляться. Одно непонятно, что ему делать сейчас?

— Мама, тебе срочно требуется врач. А здесь, кроме Марии, других врачей нет. Я пойду за ней.

Анастасия Владимировна вдруг приподнялась на кровати и довольно крепко схватила сына за руку.

— Никуда не ходи! — решительно произнесла она. — Мне лучше.

— Это правда? — пристально посмотрел он на нее, пытаясь определить, не обманывает ли она его. Но, судя по тому, как блестели ее глаза, возможно, так оно и было.

— Мне лучше, — повторила Анастасия Владимировна. Она отпустила руку сына и снова легла. — Я ненавижу ее! Я хочу, чтобы ты мне обещал одну вещь, Антон.

— Хорошо, мама. Но что именно?

— У тебя никогда не возникнет никаких отношений с этой женщиной, даже просто хороших. Ты всегда будешь ее ненавидеть. Обещай.

— Но мама…

— Антон, возможно, это последняя к тебе моя просьба.

— Хорошо, никаких отношений у меня с ней не будет, — пообещал Антон.

На губах женщины появилась что-то вроде наподобие слабой улыбки.

— Хорошо, спасибо. Я знаю, ты сдержишь слово. А теперь иди. Я буду спать.

— А сердце?

— Отпустило. Так иногда у меня бывает, сожмет, потом становится легче. Иди.

Антон встал и с облегчением вышел из номера матери.

44

Мария и Каманин сидели напротив друг друга. Мария была расстроена и не скрывала это.

— Что с тобой? — спросил Каманин.

— Что-то не очень получилась у нас помолвка, — сказала Мария.

— Из-за Насти?

Мария кивнула головой.

— Надо бы проведать ее, как там она?

— Не стоит, Машенька. Я уверен, что она не захочет тебя видеть.

— Даже как врача?

— Ты для нее не врач, а соперница.

— Я чего-то не понимаю, Феликс, объясни. Вы расстались друг с другом очень давно, целая жизнь прошла. Неужели она до сих пор тебя ревнует?

— Как видишь, ревнует.

— Не могу в это поверить.

— Понимаешь, я только теперь до конца понял, почему ушел от нее. Она была красивой, сексуальной, а я в те времена очень ценил в женщинах эти качества.

— Ты и сейчас их ценишь, — на мгновение улыбнулась Мария.

— Но тогда все только для меня начиналось. И я был целиком поглощен нашими отношениями.

— И все же ты ушел от нее.

— Да, ушел. Меня смущало ее душевная узость, сосредоточенность на чем-то одном. Если Настя что-то вбивала себе в голову, то это полностью ее поглощало. И ничего другого для нее не существовало. А таким чувством у нее была любовь ко мне. По большому счету ничего иного ее не волновало. Прошло столько лет, а все осталось по-прежнему. Это какая-то удушающаяся верность, которая не позволяет человеку развиваться. Он застывает в одной точке. Но что делать, это ее крест. Настю можно только пожалеть. Хотя с другой стороны она так ничего не предприняла, чтобы освободиться от этой зависимости. Скорей наоборот, она ею упивалась, в этом был смысл ее жизни. Вот теперь он обрушился, она не выдержала и упала в обморок. Это тебе урок.

— Почему мне? — удивилась Мария. — Разве я похожа в этом на нее?

— А ты уверенна, что в этом вопросе знаешь себя?

Мария задумалась.

— Еще минута назад была уверенна, что знаю. А сейчас уже нет. Ты умеешь внушать недоверие к самому себе.