Вот и я привез из Туркмении пузырек с сухим порошкообразным кантадирином. Широко известным в Европе как афродизиак «испанские мушки».

Кантидирин — сильный яд. Очень сильный. Южные зеленые жуки покрывают этим веществом, в качестве защитного слоя, свои яйцекладки, чтобы желающие их не сожрали. При прикосновении это защитное вещество дает сильный химический ожог, вызывающий ужасные волдыри. Если добавить сухой порошок человеку в пищу, то это вызовет сильные внутренние кровотечения, кровь хлынет из задницы и бедняга помрет в страшных мучениях.

Но все есть яд и все есть лекарство. Дело только в дозах. Это я вам как профессиональный заготовитель змеиного яда говорю. Хотят люди принимать микродозы кантидирина? Помогает им это с потенцией? И кто я такой,чтобы их отговаривать?

В конце концов японцы едят ядовитую рыбу фугу и утверждают, что это полезно для здоровья. Если, немного этого порошка людей возбуждает, то значит отсыпем им в бумажку. И обещаем привести еще. Хотят люди употреблять древнее любовное снадобье Востока? Все равно достанут какую-нибудь бяку, лучше уж это будет к моей пользе.

И до кучи, в качестве оружия массового поражения, в дело шла моя личная харизма.

Я же пытаюсь идти по стопам своего кумира и предшественника биолога-фантаста Ивана Ефремова. Но у того в качестве «толкача» выступает отчим, крупная партийная шишка. А я за душей такого толкача не имею. Зато имею кое-что другое. Довольно приятную экзотическую внешность. Так что придется применять «тяжёлую артиллерию» — свое обаяние в адрес женского пола.

Вот когда я учился в Киеве я числился официальным женихом Симы Михельсон. А Михельсоны не только в Киеве авторитет имели, но и огромную влияние через родню в Латинской Америке. А разве мне плохо? Отблеск чужой власти ложился и на меня. По крайне мере, пока Сима была жива, то мое место в аспирантуре Киевского университета было зарезервировано за мной автоматически.

В Москве были свои профессора и у них были свои дочки, племянницы и внучки. Ах, эти профессорские вечеринки! На которых гуляют «сливки советского общества»! Тусовки — шик блеск, высший класс! Ах, эти запахи «Кэпстена» ( советская имитация английского табака) и «Шипра"профессорских "половин». В качестве европейской атрибутики процветания.

Достаточно сказать, что как настоящим аристократам, хозяева нам подавали целых три сорта кофе. Первый «желудин», второй — из соевого суррогата, третий из обгорелого жита. Только вот кофе из кофе сейчас не достать.

На таких вот междусобойчиках решаются многие вопросы, даже не связанные с наукой.

Я тут уже упоминал физика Энрико Ферми. Это был молодой и гениальный итальянский профессор-физик из провинции. Но в Рим его не пускали. Еврейская диаспора, паразитирующая на итальянской науке, контролировала все теплые места. Зачем давать доходное место молодому итальянскому гению, если его может занять дальний родственник Лейба? А так как евреи держаться единым, сплоченным кулаком, то Ферми ничего не мог сделать.

До того момента как к власти в Италии пришли фашисты, во главе с Муссолини. Еврейской профессорской мафии пришлось поджать хвост и потесниться. Но не можешь предотвратить — возглавь. Евреи как кладоискатели. Только они собирают не золото, а интеллект. Такая вещь называется — воровство генов. Если есть туземный гений, то можно его женить на еврейке и тогда его гены послужат в будущем во благо еврейской диаспоры.

Как известно, преподавателям в ВУЗах запрещено вступать в шуры-муры со студентками. А почему-то доступ на профессорские вечеринки получали исключительно еврейские студентки, родственники преподавателей. Так и Ферми был взят в плен, окольцован и стал работать для порабощения и уничтожения с помощью ядерной бомбы своего же собственного народа. То есть в ходе войны перешел на сторону врага. Нормально, да⁈

Я, конечно, не Ферми, но молод, красив, получил уже кое-какую известность в узких кругах. За мной тянется героический шлейф змеелова. И мне некогда тянуть кота за причиндалы. А у профессора Лифшица есть не слишком уродливая внучка. По имени Фима. Похожая на дворовую курицу, украшенную перьями индюка.

Ее я и стал атаковать, уверяя, что влюбился с первого взгляда. И мечтаю на ней жениться. Пришлось сыпать комплиментами, вспоминать сентенции из турецких сериалов. А так же душещипательные перлы из русских, из серии «Любовная-любовь». Поминутно предлагая оказать подруге какую-нибудь милую услугу, типа подать графинчик для масла или для уксуса.

Мельком скажу, что это был не тот известный профессор Лифшиц, что с физмата, а его однофамилец. Бодро выдававший себя за караима. Корректного игрока в карты.

В процессе охмурения женского пола, мне даже пришлось солировать под аккомпанемент рояля. А что? Голь на выдумки хитра. А песня — серьёзный фактор воздействия на окружающих. Недаром же сейчас девушки поголовно бегают и вешаются на разных Шаляпиных и П. Лещенко.

Сейчас добропорядочная интеллигенция, то есть те люди которые считают, что если будут ценить шампанское и балет, то это сразу отнесет их к сливкам общества, уже держит характерную фигу в кармане. Втихомолку критикуя страну и ее власти.

В моде меланхоличные песенки упадочного Вертинского. «Где Вы теперь? Кто Вам целует пальчики?» Или упадочного же Есенина. Из цикла «кабацких песен». От которых даже волосы в носу шевелятся. Эра декаданса, чего уж там… Подобные произведения считались полузапретными, таящими в себе яды иного социального строя.

А поскольку девушка играющая на рояле, выдала похожую мелодию, то я удачно вклинился и в тему спел для антуража:

— Дым сигарет с ментолом,

Пьяный угар качает…

Чем сорвал бурные аплодисменты. Прибавил плюс сто к харизме и обаянию. Недаром же я всегда был склонен думать, что атмосфера горячих кушаний способствует развитию чувственных струнок.

На фоне других любителей музыкальных куплетов, как правило вопивших благим матом, я смотрелся настоящим молодцом. И в награду я получил одобряющий взгляд Фимы Лифшиц. Ага, фигли нам, страшным бабам, бояться красивых мужиков? Похоже, дело на мази…

Я под ручкой с девушкой подошел к профессору Лифшицу и сказал, что без ума от его внучки. Мечтаю на ней жениться. Заняться чистой наукой и перебраться в Москву. Мельком нарисовал картину безбедной, счастливой семейной жизнь под моим чутким руководством.

Профессор, павлин расфуфыренный, изучил мою семитскую внешность, ладную фигуру, и в обтекаемых словах благословил мои намерения. При этом папаша так энергично кивал своим массивным шнобелем, как будто клевал какой-то корм.

Вот так к счастью, я был признан «либер фатером» «подающим надежды»