берет меня за руку, ведет к домику.

Вокруг темно, скрипучее крыльцо жалобно сопротивляется непрошеным гостям, но Коля вставляет ключ, что вынул из кармана пиджака, открывает деревянную дверь. Друзья со смешками желают нам плодотворной брачной ночи, и Володя, обнимая Машу за талию, уводит ее к машине. Слышу их беззаботный смех и как хлопают двери, заводится мотор.

— Серый! — кричит Смирнов и я оглядываюсь на Агафонова, что стоит и смотрит на нас, заложив руки в карманы.

— Пока, Агафон, — смеется Коля, втягивая меня в дом.

— Буду ждать, — слышу я зловещий шепот и чуть ли не бегом следую за мужем в свою жизнь, которая для нас с Колей только начинается.

Надеюсь, там не будет этого мерзкого Агафонова, которого мне нисколько не жаль. Я ошибаюсь, Сергей всегда будет рядом, всегда следовать за нами тенью. До самой смерти моего мужа.

Глава 44. Наше время

— Все в порядке, Артем, — выходит из платной палаты Тимофей Сергеевич, куда больше часа назад поместили Риту, — Температуру мы снимем, поставили твоей жене успокоительное и завтра, если все будет хорошо, можем начать лечение. Но сам понимаешь, у нас не такая клиника, которая нужна Маргарите Владимировне.

— Конечно, спасибо, — киваю я, поправляя на плечах белый халат.

Я больше часа повел в этом коридоре, ходил из угла в угол, как загнанный зверь. Умом понимаю, что врачи делают все, что нужно, но как унять это дикое желание, чтобы Рите стало лучше сразу, чтобы не ждать долгое время.

— Я понимаю, что вы делаете все, что в ваших силах, но какой прогноз? Не могу не задать этот вопрос, — оправдываюсь перед врачом и тот понимающе кивает.

— Я не онколог, Артем, но поверь мне, сейчас лейкоз в большинстве случаев лечится, но не до конца. Если все пойдет хорошо, у твоей жены будет ремиссия. У кого-то она длится годы и человек живет практически обычной жизнью, у кого-то всего несколько месяцев, тут уже зависит от самого организма и конечно, от настроя больного. Некоторые, как узнают свой диагноз, впадают в панику, появляются мысли о неизбежности смерти. Человек перестает бороться, опускает руки. Здесь многое зависит от поддержки близких, бывает самые любимые люди творят чудо.

— Я позабочусь о том, чтобы Рита не теряла надежду, — глухо отвечаю Тимофею Сергеевичу, хотя, как это сделать, не представляю. Я сам разрушил жизнь своей жены, сам все погубил.

— Поддержка и любовь, вот что сейчас нужно твоей жене, — хлопает меня по плечу врач, собираясь уходить.

— Я могу остаться с ней? — спрашиваю его.

— Можешь, Маргарита Владимировна скорее всего проспит всю ночь, мы ввели успокоительное. Когда проснется, ей приятно будет видеть близкого человека, — соглашается врач и уходит, коротко кивнув.

— Это вряд ли, — ворчу я, направляясь в палату, где медсестра еще заканчивает какие-то процедуры.

Скоро уходит и она, а я сажусь на стул около высокой больничной кровати, на которой лежит Рита. Смотрю на ее бледное лицо, длинные ресницы, что отбрасывают тень на впалые щеки. Мне кажется за эти три дня Рита похудела еще больше или только кажется. Беру в свои теплые руки, маленькую ладошку Риты, отмечая, что она уже не такая горячая, как раньше.

— Что мне сделать, чтобы ты поправилась? Скажи? — разговариваю я ней, словно Рита меня слышит, просто не может ответить, — Как найти чудо-лекарство, чтобы ушла эта проклятая болезнь из тебя? Я перед тобой виноват, сильно виноват, Рита. Я только сейчас начинаю понимать, каким подонком был. У меня словно отрава какая в крови была, не видел ничего, кроме одной цели. Я же не убийца, никогда не хотел смерти твоих родителей, а получается, убил, двоих убил и возможно, тебя. Меня нельзя простить, знаю, но я так хочу, чтобы то, что сейчас зреет во мне, стало чем-то большим. Я странно себя чувствую, Рита, никогда во мне не было этой мягкости и нежности, которая просто сжигает меня, опаляя словно оголенные нервы. Меня плавит изнутри, когда я вижу Дашку, а когда моя дочь плачет, ломает так, будто кости в крошку. Это так больно, когда дочка плачет, я будто кровью истекаю. Это злит и в то же время удивляет. Значит, во мне есть что-то, кроме жестокости и злости? Может я не совсем еще пропал как человек? С меня словно кожу содрали и так выпустили в новый для меня мир, который вдруг оказался наполнен чем-то, что я еле могу выносить. Я честно тебе скажу, напуган этим, но понимаю, что теперь живу, а не существую. Я живу твоим миром Рита, живу смехом нашей дочери, ее голосом, мне вас не хватает. Я даже не знаю, как это, быть с вами. Не знаю, как ты могла бы улыбаться мне, смотреть на меня без презрения и ненависти. И мне вдруг захотелось все это узнать, примерить к себе, как это, когда тебя любят, когда любишь ты. Не ожидал, что снова увижу тебя и торкнет так, как идиота последнего, я даже не понял, что это. Неужели, ты меня так, любила тогда? Это и есть любовь? Если да, то простить ты не сможешь, нет. Такую боль, что я тебе принес, пережить было невозможно, я убил и тебя, Рита, да. Я чертов, мудак.

Какое-то время тихо сижу, сжав руку Риты в своих руках и склонив голову, закрыл лицо. Потом вспоминаю о маме с дочерью, нужно им позвонить, успокоить. Кидаю взгляд на Риту, слышу ее спокойное тихое дыхание, она просто спит, уже без болезненных стонов и тяжелых вздохов. Отхожу к окну палаты, набирая маму:

— Артем, ну что там? — отзывается она, после первого гудка, будто держала телефон в руках.

— Рита спит, ей дали снотворное, температура упала, — отчитываюсь я, — Как Даша?

— Вот только уснула, никак не хотела засыпать, все плакала, за маму переживала, — всхлипнув произносит мать.

— Ты сама выпей что-нибудь, чтобы успокоиться, — волнуюсь теперь и за мать.

— Выпью, но не знаю, смогу уснуть.

— Мама, тебе сейчас нужно быть сильной, Даша скорее всего останется на твоем попечении. Я уеду с Ритой, как только решится вопрос с клиникой, — принимаю решение сразу и плевать мне на мой бизнес, работу. Надеюсь, Рита согласится на мою помощь, даже если придется терпеть мое