Ева, не зная, как реагировать на заявление, которое не выглядело ни похвалой, ни комплиментом, положила в уже сладкий чай еще одну ложку сахара.

София продолжила.

– Кроме того, ты же родилась не в семье рабочего класса, правда? Дочь врача – это вполне почтенно. Ты, безусловно, образованная и – как Прешес сказала? – «мудрая, словно стая сов». – София беззаботно рассмеялась. – А еще ты очень красивая. На мой взгляд, выгодная партия. – Она отпила из чашки, затем поставила ее на блюдце – чему ее несомненно учили в классе – так, чтобы при соприкосновении фарфор не издал ни единого звука. – Я говорю это не потому, что мы с Грэмом любим трепать маме ее тщательно приглаженные перья. – На ее лице появилась дьявольская усмешка. – Что касается меня, то мне кажется, что новая кровь – это хорошо.

Ева ответила ей улыбкой. Ложка двигалась вперед-назад в чашке; сахар, слипшись в комочки, плавал по поверхности чуть теплого чая. Прешес снова присоединилась к ним, не догадываясь, что все головы поворачивались ей вслед, когда она шла через зал.

– За перевоплощение, – сказала София, поднимая чашку.

– За перевоплощение, – согласилась Прешес, повторив движение.

– За перевоплощение, – повторила Ева, прежде чем поднести чашку к губам и сделать большой глоток. Вкуса она совершенно не почувствовала.

– Нет, спасибо, – сказала Фрея Прешес, презрительно хмыкнув. – Я предпочитаю «Бромо-Зельцер». Я всегда его принимаю перед показом и не вижу нужды что-то менять сейчас.

Несмотря на отказ других моделей отведать ее предпоказное варево, Прешес не унывала.

– Ты не знаешь, от чего отказываешься. Но ничего страшного. Нам же больше достанется. Правильно, Ева?

Ева подозрительно осмотрела бутылки кока-колы и миску очищенных земляных орехов, которые Прешес расставила на туалетном столике. Прешес называла их арахисом, но Ева считала их пищей для слонов в цирке. Однажды, когда она была еще маленькой, она видела цирковое выступление, подглядывая через трещину в шатре.

– Я, наверное, тоже обойдусь «Бромо-Зельцер». Ну так, на всякий случай.

Рассмеявшись, Прешес сложила ладонь трубочкой и высыпала маленькие орешки в горлышко бутылки. Она уже до этого научила Еву, что нужно сделать три глотка, чтобы освободить для них место. Протянув бутылку Еве, она сказала:

– Давай.

Ева ожидала, что напиток ей не понравится, но после первого сладко-соленого глотка уже не смогла остановиться.

– Недурно, – признала она. – Посмотрим, останутся ли у меня силы после десяти выходов, но в целом – на удивление приятно. – Улыбнувшись подруге, она спросила:

– Ты хоть когда-нибудь ошибаешься?

– Уверена, что ошибаюсь, но я говорю себе, что ошибка – это всего лишь возможность найти другой ответ. И уж точно так гораздо легче мириться со своими решениями.

Прешес поднесла свою бутылку к губам и закинула голову назад. Ева сделала то же. Прешес склонилась к ней, внимательно ее рассматривая.

– Макияж на шее смазался, теперь видно маленькую черную точку. По-моему, она даже придает тебе загадочности. Незачем ее скрывать.

Рука Евы тут же поднялась к шее в попытке прикрыть родимое пятнышко. Хоть оно и было не больше монетки в полшиллинга, она боялась, что мадам Луштак заметит его. Ева поставила бутылку на столик и поднялась.

– Пойду найду мистера Данека. Я ненавижу эту родинку и не хочу каждый раз ее видеть в зеркале.

– Хорошо. Я оставлю тебе немного арахиса.

Рассеянно кивнув, Ева завязала пояс пеньюара и вышла. До показа по расписанию оставалось еще не меньше часа, но мистер Данек уже сделал макияж шести моделям и устроил себе небольшой перерыв, пока не началась суматоха. Он сидел, откинувшись в кресле и закинув ноги на стул. Держа сигарету, он с угрюмым видом читал газету.

– Мистер Данек? – Он поднял глаза все с тем же угрюмым видом, но, увидев Еву, улыбнулся. – Мне нужно немного подправить макияж, если у вас есть минутка.

– Для тебя всегда найдется. – Он поднялся, взял ее большим и указательным пальцами за подбородок и повернул ее голову из стороны в сторону. – Я вижу лишь сплошное совершенство.

– Тогда вам пора заказать очки. Можете мне чуть подправить макияж на шее? – попросила она, сев и задрав подбородок, чтобы он мог увидеть, в чем дело.

– Мне кажется, все в порядке, но если ты настаиваешь, я сделаю все, что возможно.

Он сел на табурет рядом с ней и стал перебирать косметику, которой был заставлен весь стол.

Одну за другой он выуживал баночки и внимательно рассматривал их.

– Почему вы такой хмурый? Птички поют, цветы цветут; не представляю, что может мне испортить настроение, когда за окном весна.

Он взял в руку небольшую баночку и сердито посмотрел на Еву.

– Тебе стоит больше интересоваться новостями, Ева. В мире происходит многое, что тебе следует знать. Польша продолжает отклонять требование Германии передать ей Данциг и Польский коридор. А герр Гитлер не любит, когда ему говорят «нет».

– Но это же все так далеко, – проговорила Ева, наклонив голову, чтобы он мог загримировать ей шею. – Я лучше буду об этом волноваться, когда – и если – мне придется.

Его темные глаза сверлили ее взглядом.

– Именно так и сказала сонная муха, а потом ее прихлопнули газетой. Неужели твой Грэм ничего не говорит тебе о том, что происходит? Он ведь работает на Уайтхолл, да?

Она ответила мягкой улыбкой.

– О таких вещах мы не говорим. Он водит меня по очаровательным зданиям в городе и рассказывает мне об их истории и дизайне. Мы много гуляем и разговариваем о вещах, которые нам нравятся, о людях, которых мы знаем, а иногда вообще не разговариваем. А завтра мы идем в Кью любоваться цветением вишни. Понимаете? В жизни так много всего помимо беспокойства из-за Гитлера. Слава богу, что нас от Европы отделяет Английский канал [13].

– Боюсь, для мистера Гитлера Канал – всего лишь прудик, который он может перейти вброд, чтобы получить то, что ему хочется. – Мистер Данек вынул пуховку и слегка прошелся по носу и шее девушки. – Иногда я жалею, что у меня нет невежества, присущего молодости. Я был бы гораздо счастливее.

Услышав резкий тон мистера Данека, Ева с вызовом ответила:

– Я не невежественна, мистер Данек. Я просто пытаюсь быть счастливой. – Она моргнула, поняв, как это прозвучало. – Я не легкомысленна, я знаю, что в мире есть настоящие страдания и опасности. Но я первые восемнадцать лет своей жизни прожила в нищете и наконец поймала свое счастье. И не собираюсь его отпускать.

В его глазах стояла печаль, и Ева вдруг вспомнила о его умершей жене и о том, как, в сущности, мало она знает о мистере Данеке.